Взрослая колыбельная

Я его люблю. Люблю его, что бы там ни было раньше. Испугаться и сбежать — это так естественно, это простительно, это тьфу, даже говорить не о чем. Любовь проснулась, и не знаю, как я жила раньше без нее, как существовала?

Но вот другое так просто в сторону не отбросишь, не забудешь, как ничего не значащую мелочь.

— А летяшка? — собственный голос — словно стон, но промолчать невозможно.

— И за это прости. — Он наклоняется, крепко прижимается головой к моему плечу, дрожит, как будто у него горячка. — Но в этом я не виноват. Веришь? Я не знаю, что с ним произошло, я к нему всю ночь и близко не подходил, и пальцем его не трогал. Просто открыл корзину, показал остальным, чтобы выиграть пари, и сразу отдал корзину Жегло, который говорил, что хочет к тебе зайти. У моих знакомых есть летяшка, я у них по нескольку дней гостил, и ничего, он прыгает вокруг, на руки не идет, но не болеет. Может, именно этот зверек был от рождения обречен? Может, она обманула тебя, продала больного? Я не знаю. Но поверь, я не хотел такого исхода. Потом я даже думал тебе нового купить, извиниться, но вряд ли бы ты приняла. Моей вины в этом нет. Но все равно — прости, что так вышло. И прости, что сейчас мне вообще не до этого… Если бы ты знала, как мне было сложно видеть тебя и бояться, что ты навсегда останешься так далеко. Что я никогда не смогу к тебе прикоснуться. Что ты узнаешь и никогда, ни за что меня не простишь. Это просто пытка, каждая секунда — пытка, я не подозревал, что такое может быть, что такое может случиться со мной. Разрушить всю мою выдержку, раскрошить силу воли, как будто она мягче сыра. Это сильнее меня…

Он говорил что-то еще, но постепенно смысл стал ускользать, слова стали не важны. Я нашла его, нашла свою вторую половину. Он в моих руках, он моя половина, потерянная и обретенная часть, которая вернулась на место. Именно этого единения мне не хватало одинокими ночами, когда я спала, скрючившись под его плащом, и мечтала о том времени, когда буду спать не одна.

— Катя…

Время кружило голову, минуты текли, полные ласк и поцелуев. Одежда шуршала, сдавая позиции.

В свете камина белой кожей сверкнула моя голая грудь. Его торс тоже был голым: красивые крепкие мышцы, ключица, плечо… Он был прекрасен. А прижиматься грудью к его голой груди было просто ошеломляюще приятно.

И его голос… он постоянно что-то шептал. Между поцелуями, касаясь моих губ, рук, груди. Он раздел меня, но платье осталось лежать на кровати, подо мной. Он развернул меня, как конфету.

Раствориться в человеке… так действительно бывает. Туман обожания превратил его в божество, идола, которому нельзя не поклоняться. У его ног лежало все, что у меня есть, и отдавать самое дорогое было не жаль.

У его ног лежала вся моя жизнь.

Потом он передвинулся, навалился сверху, сжимая меня за талию, дрожа и раздвигая мои ноги, а потом вошел в меня. Эта резкая боль от вторжения — такая же тягучая и жаркая, как все происходящее, растворилась, расходясь по коже и утопая в животе. Он двигался, пока я не застонала сквозь зубы от этой боли, которой было слишком много.

Он тяжело дышал. Попросить его остановиться, оставить меня? Нет, только не это. Последнее, чего мне хотелось, — чтобы он остановился. Да и тело словно против — нетерпеливо дергается, подается навстречу. Он дрогнул и как сорвался — его движения стали такими частыми и глубокими, что я крикнула, но он больше не мог остановиться, только поймал губами мой крик, содрогаясь и судорожно дыша, и погасил его. Проглотил вместе с моим дыханием.

— Катя…

— Я люблю тебя.

Его губы вернулись к моему лицу и снова покрыли множеством поцелуев. Тяжело дыша, он словно слился со мной в тот момент, становясь чем-то новым.

Если бы можно было прижаться к нему еще тесней, я бы прижалась. Но силы истощились: их хватило, только чтобы его обнять, и руки сами сомкнулись и налились сталью, не разжать. Теснее прижаться, еще теснее. Он с трудом вытащил из-под меня смятое платье, отбросил в сторону и достал свернутое в ногах одеяло.

— Люблю тебя, — повторила я.

Он судорожно сглотнул. Его грудь поднималась вместе с моей, вжимаясь друг в друга, руки будто прилипли к моему телу. А я не могла остановиться и промолчать, напитываясь тихим идеальным моментом совершенства, так хотелось, чтобы он тоже понял, какое это счастье — любовь. Понял и успокоился, ведь я его простила, не могла не простить. Но мы будем говорить потом, пока достаточно сказать только одно, самое важное:

— Теперь все будет хорошо, слышишь? Все будет хорошо!

Глаза закрывались. Так не хотелось спать, терять время, хоть секунду времени, когда мы вместе, но дрема все-таки победила, пришла, усыпляя, и унесла в небытие. Но рук я не разожму, ни за что! Буду слушать его дыхание, наслаждаться его теплом и ни о чем не беспокоиться. Ни о чем не переживать.