Взрослая колыбельная

Пару раз мне снился кошмар. Будто в руках пусто. Я вздрагивала и просыпалась. Но он по-прежнему был рядом, тесно прижимаясь ко мне, обнимая так же крепко, глубоко дыша в висок. Наверное, спать целую ночь в таких крепких и жарких объятиях неудобно, все затечет и утром не встанешь без зарядки, но это не важно.

Мне просто обязаны были сниться золотые сны, особенно после частых кошмаров, преследовавших в последнее время. И они не подкачали. Во сне я была так же счастлива, как наяву.

* * *

Жегло устало зевнул. От этих темных седмиц жутко устаешь, такая скукота. Постоянно кто-то пытается к тебе прижаться, заранее отмечают, где ты, и стоит упасть темноте, как наваливаются практически кучей. Скукота, короче. Тем более когда в спутницах Аташа, от которой устал не меньше, чем от учебы. А хочется разнообразия. Сегодня, например, хочется такую… тоненькую. Чтобы грудь крошечная и бедра узкие. И чтобы носик острый. Хотя носик пусть будет любой, главное, чтобы отвращения не вызывал.

Он зевнул снова, огляделся и заметил потери в рядах соратников. Девчонки ушли танцевать, хоть какая-то передышка, но и без них кого-то не хватало.

— А где Волин?

— Не знаю, — Лад тоже огляделся, уже в который раз. — Просто исчез — и все. Никому не сказал.

— А Наяда?

— Она только что ушла. Ты не видел? — Гурьян чему-то усмехнулся. — Разозлилась жутко. Сказала — Волин как свет вернулся, ей что-то несуразное пробормотал, мол, срочные дела, и свалил, даже не спросил, кто ее до дому проводит.

— Это же Волин, — Бакуня рассмеялся. — Учись, Гурьян, как баб на место ставить. А ты мне плел, вот узнает твоя, что свадьба — дело решенное, на шею сядет и будет тебе кровь портить. А вот Наяда знает, а на шею сесть никак не может. И так карабкается, и эдак, да Волин не глядя сбросит и дальше пойдет.

— Может, ты и прав.

— Ладно, — пасть Жегло снова так и норовила зевнуть. — Все, хватит с меня, я домой.

Глава пятая, подтверждающая: следовало послать, пока была такая возможность

Утро прокрадывалось в сон медленно, вкрадчиво, словно не хотело будить.

Руки… а в руках пусто.

Я села на кровати, и голые плечи тут же покрылись мурашками от холода. В окне — рассвет. Очаг давно погас, Волина нет. Ни одной его вещи нет. Очень тихо, так тихо, даже звенит глубоко в ушах. На стуле лежит мое смятое платье, на столике — ни клочка бумаги, ни словечка, ни весточки.

Может, он спустился за завтраком? Внесет сейчас поднос, такой гордый и счастливый, и глаза будут сиять, как ночью, а губы будут улыбаться. А после завтрака можно поговорить, решить, что дальше. Чего он опасался, не решаясь подойти? Так и не решившись признаться? Нужно объяснить, что он зря боялся, что я уже простила его, совсем все простила, как иначе? Он же должен понять? Ведь он наверняка испытывает похожие всепоглощающие радость и любовь. Ничто другое не важно, когда в груди горит этот огонь.

Правда, ночью он ничего такого не сказал, но это же ничего не значит? Не все так запросто могут открыть душу, вывернуть наизнанку самое сокровенное, даже если перед тобой суженая. Некоторым выдавить признание в любви сложнее, чем отрезать себе язык.

Да, платье действительно помялось, без колдовства не обойтись. Интересно, Волин обладает бытовым колдовством? Сможет ли он разгладить мятую ткань, чтобы никто на меня не пялился по возвращении в АТМа? Если не сможет, стоит выйти прямо сейчас, пока на улице пусто и никто не попадется навстречу.

Пока наденем как есть, не голой же ходить.

Но где же он?

Я нашла расческу в ящике узкого столика, вроде чистую. Расчесалась, как смогла, заплела волосы в косу и исходила комнату вдоль и поперек сто раз подряд.

Нельзя же заказывать завтрак так долго? Придется испортить сюрприз, но нужно спешить. В коридоре никого. Собственные шаги — как громовые раскаты. Так тихо, будто остальные комнаты пустые. Надеюсь, постояльцев там нет, потому что стены тонкие и ночью они услышали бы по нашей милости много чего интересного.

На улице было зябко, даже холодно, изо рта шел пар. Узкий проход вдоль забора вел ко входу в таверну. Но… вход закрыт, заперт на замок. И кухня закрыта, ставни задвинуты, аромата готовящейся еды нет. Там пусто, так что за завтраком он пойти не мог. А вокруг только жилые дома, все тихо, все спят.

Может, ему понадобилось уйти? Я же не знаю ничего о его жизни, о его обязанностях. Со временем узнаю, конечно, но прямо сейчас придется идти в общежитие и ждать объяснений.

Жаль, что он меня не разбудил, когда уходил. Пожалел? Я так сладко спала… Хотя я всю жизнь свою неплохо сплю, и лучше бы вместо сна лишний раз его поцеловала и обняла.

Ну ладно, это еще впереди.

По дороге мне встретились только три бездомные собаки и два толстых дядьки, судя по всему булочники, которые, то и дело зевая, шли к пекарне.