Взрослая колыбельная

И весь ответ. Видимо, Лелька сплетничать не в настроении. Суп зато сварила отличный, густой, ароматный, даже аппетит проснулся.

За спиной тихо переговаривались девчонки, в желудке от наваристой жидкости стало тепло и приятно, и даже солнечный свет, льющийся в окно, перестал раздражать своей жизнерадостностью.

В коридоре загремело. Все присутствующие дружно обернулись к дверям. Я успела увидеть, как Белка пробегает мимо и исчезает, судя по звукам, в своей комнате.

— Леля?

Видеть Белку в таком настроении довольно жутко, а жути мне своей хватает. Хочу, чтобы вокруг были только счастливые девушки, особенно когда они этого заслужили.

— Доедай, и ты посуду моешь, — спокойно ответила Лелька. — А вечером сегодня мы идем в таверну, я заказала отдельный кабинет.

— Зачем? Мне вовсе не хочется веселиться.

— Мы не веселиться. В наших жизнях все наперекосяк. Нужно собраться и обсудить, что с этим делать.

— Почему не здесь?

— Народу много и постоянно отвлекают. Просто будь готова к сумеркам выходить. Мы будем только втроем, можешь не наряжаться и не нервничать. Просто посидим в одиночестве. И кстати, на отдельный кабинет мы скидываемся, с тебя пять монет.

Она протянула руку и зашевелила пальцами. Нехило так, пятнадцать монет за вечер в таверне!

— Ужин хоть включен?

Последняя попытка отказаться. Заранее обреченная, но меня не переделаешь.

— Конечно! Из трех блюд. И вино тоже.

Занавес.

В сумерках я была готова идти в таверну на посиделки, где никого, кроме нас троих и вина.

Арендованная комната оказалась большой и теплой, не в плане температуры, а в плане ощущений. Дерево, выцветшее до белизны, огромный камин и крепкий большой стол с удобными стульями или, скорее, креслами. Освещение — три свечи и камин, создающие дополнительный уют, прямо как на картинках. Синие занавески с белым виноградом. Еды на столе было немного. И хорошо, едим мы в последнее время как птички, даже Лелька.

Белка, которая молчала всю дорогу, сразу же уселась за стол и напоказ сложила руки на груди. Я села рядом, чувствуя, как в комнате сгущается напряжение. Дурацкая идея пришла Лельке в голову! Если подумать, разве можно заставлять идти в трактир того, кто этого не желает? Она Белку почти волоком тащила, и вот что мы имеем. Какая может быть радость от общения с источающей злость девицей?

— Не надо на меня так смотреть, — огрызнулась Белка.

Я отвела глаза.

Лелька села напротив и взялась за кувшин с вином. Налила всем в глиняные высокие кружки до краев и аккуратно поставила перед каждой.

— Не знаю, как и кто теперь Катя, а ты, Белка, в курсе, что я вообще-то лекарка и чувствую, что следует делать, чтобы человек выздоровел. Так?

Та упрямо молчала и дула губы.

— Так?! — слегка повысила голос Лелька, хватая свою кружку и сжимая со всей силы.

Белка недовольно кивнула.

— Вот и получается, — Лелька заговорила тихо и задумчиво, но перебить невозможно, так только у нее получалось, — что каждая из нас попала… как бы сказать… туда, откуда сложно выбраться. Мы остановились и не знаем, куда дальше идти, как правильно поступить. Руки опускаются, проще всего ничего не делать, оставить как есть, вдруг само собой пройдет. Но не пройдет, нет. Думаю, будет проще, если мы просто расскажем, что у нас пошло не так, хотя принуждать никого не будем. Можете помолчать. Знаете, что не так у меня? — Она передохнула и решительно отпила из кружки. — Это ощущение копится, накладывается друг на друга каждый день, и его уже некуда прятать, оно выпирает изо всех щелей. Дело в том, что я боюсь лекарства. Просто до дрожи. Боюсь становиться лекарем. Всю жизнь мечтала быть лекарем, людей лечить… а теперь боюсь. Мне всегда казалось, что это такая светлая и легкая профессия! Несешь себе, улыбаясь, здоровье и счастье, сеешь вокруг щедрой рукою добро, а на деле выходит, лекарство — это боль, кровь и смерть. Есть случаи, когда ты не можешь больному помочь, ничем не можешь, и только наблюдаешь, как человек умирает, часто в муках, а его родные воют от отчаяния, как дикие звери. И никакое желание помочь, даже самое горячее, не весит ни грамма. Чем дальше, тем больше во мне это копится. И я боюсь… когда людям, которые мне близки, становится плохо, я боюсь. Когда Коловрат улыбается, я боюсь, что однажды его не станет, что он может просто взять и умереть и я ничего с этим не поделаю, буду смотреть и видеть, как он корчится от боли и угасает. И мне кажется — иногда в голову приходят такие дурацкие мысли, — что лучше бы мы с ним не встречались, я бы тогда к нему не привыкла и если… если бы он умер, то не страдала бы. И что, возможно, стоит расстаться сейчас, тогда будет легче жить. Без страха за него. Я знаю, что в будущем потеряю много людей, много жизней, моя лекарская стезя будет усыпана трупами, но хотя бы любимых среди них не будет.

Когда Лелька замолчала, воцарилась немая тишина.