Взрослая колыбельная

И так до бесконечности. Даже голову под подушку совать бесполезно, потому что орать наш дворник может часами.

Ладно, все равно вставать. Надо же на работу.

Вот что меня, помню, поражало в этом мире — тут не было четко фиксированного трудового дня, разве что у лекарей да у учителей. В остальном приходи когда угодно — главное, что работа должна быть сделана. Если ты пекарь — приходи хоть после обеда, но булки покупатели ждут на завтрак. Прозеваешь — они уйдут к другому пекарю, который с первыми петухами голову от подушки отрывает, а ты останешься без дохода. Такая саморегуляция, я бы сказала.

Мне тоже можно приходить когда угодно, но я привыкла выходить из дому с рассветом.

Мини-колпаки бытовой магии — одна из тех штук, которым я не нарадуюсь! Сунул одежду в шкаф, закрыл дверцу — и одежда вычищена и выглажена. Кайф.

Словно в противовес приятным моментам тут имеются и противоположные. Например, передвижение. Передвигаются все… пешком. Или на извозчике, в повозке, запряженной лошадьми. Лошади — это утрированно я их называю. Животные похожи, конечно, на лошадей, но на них нельзя ездить верхом, строение тела не позволяет. Порталов, хотя мир и колдовской, не придумано. Получается, что с бытовыми моментами проблем нет, зато добираться из одного населенного пункта в другой приходится ножками. Не важно, обычный ты житель или крутой колдун. Вот так.

Приведя себя в порядок, я вышла через черный ход, закрыла глаза и вдохнула полной грудью. В такие моменты, когда ночная свежесть еще не ушла, цветущие деревья пахнут просто невероятно. Правда, наслаждаться мешали вопли, пусть и слегка приглушенные за счет стен дома.

Ладно, нечего себе настроение портить из-за вредных старикашек.

А пока иду, можно и подумать, ведь Макарский уже наверняка ждет. Не успею войти в отдел, как он выскочит и потребует ответа.

— Ну что ты решила? Какое дело берешь?

Слегка ошиблась — добралась почти до кабинета. Дверь плотно прикрыта, видимо, Юлика еще нет. Ага, повод вздуть за опоздание.

— Я жду, Катя! Соображай быстрей!

— Я беру случай болезни леса!

— Да? — он, кажется, удивился. — Хочешь с выездом? Не наездилась еще?

— Не наездилась. Земля Великих Лесов так прекрасна… Можно любоваться до смерти.

Он пожевал губами, ища подтекст. Думал, я издеваюсь. Вообще-то есть такое, но не докажет — голосок-то идеально дебильный, но одновременно вежливый, не подкопаешься. Таким я разговариваю с посетителями, которые жаждут от сыскаря исполнения всех своих мелочных и несуразных требований. А научилась как? Простая история.

Жила-была лавочница, коптила и продавала колбасу. И тут ее обокрали! Лавочница составила список потерь и отнесла сыскарю, которому не повезло. То есть мне. И стала преследовать, требуя поймать злоумышленника и немедленно вернуть: шило старое, гнутое — одну штуку; травяной отвар в мешке, который ей подарили восемь лет назад и который лежал в углу в кладовке, размером с кулак — одну штуку; примечание: на боку следы плесени. И последний лот — два старых железных замка, которые сменили по причине дряхлости и бросили в сарай, где те и лежали несколько лет, пока их не похитили жадные воры.

И прилипчивая, настырная она оказалась до ужаса. А у меня работа такая. Не могу же я прямо сказать — ты бы не позорилась, тетка, со своим хламом, а шла бы себе домой, жила бы дальше и другим жить не мешала. И выбросила бы из закромов весь остальной хлам!

Нет, так сказать нельзя, жаловаться будет самому князю. Поэтому и пришлось научиться своему тону восторженной идиотки — да, мадам! Конечно, мадам, какая ужасная, леденящая кровь утрата! Мадам, как я вас понимаю! Все, все, что в моих жалких силах, делаю денно и нощно, просто зашиваюсь и, живота своего не жалея, иду по следу преступников — и никто не уйдет от наказания! Наказание неизбежно, их повесят. Или четвертуют. Или сварят в масле. Сами решите, в общем, а судья обязательно к вашему желанию прислушается и учтет в мельчайших подробностях.

— Ладно, — наконец сдался Макарский, переставая меня сканировать. — Выпишу тебе выезд на место происшествия. И даже срок указывать не буду, знаю, ты не злоупотребляешь. И Юлику выпишу, возьмешь с собой.

— Как? Но я…

Одной из причин, по которым было выбрано данное дело, являлась надежда, что Юлика передадут кому-то другому. Ах Макарский, ах жук! Нос прищемил, называется.

— А ты что, против что имеешь?

Да-да, у него тоже есть особый голос для разговора с идиотами.

— Нет. Если нужно, выписывайте.

— Ну и лады. Заходи через полчасика за путевыми листами и деньгами.

Макарский ушел, и коридор снова опустел, погружаясь в тишину.

В кабинете никого не было, стажер потерял нюх, можно пока расслабиться.

Дело с выездом, как ты вовремя подвернулось! Пару недель дороги туда-обратно плюс неделька на само расследование — то, что нужно. Месяц передышки перед последним шагом, который нужно сделать. Я должна. Я стольким ему обязана… Почему не отплатить? И жизнь продолжится, как прежде. И все будет хорошо.