– Юля… – Меня пронзила страшная догадка: – Юля, у Толика есть любовница!
– Хуёвница! – Юлька разволновалась. – Какая у него может быть любовница, если он не то что яйца не бреет, а вообще не подозревает, что их мыть можно! Ладно я… Я с ним не сплю уже полгода, мне похуй на его яйца тухлые. А вот любовница – это вряд ли. Скорее, какая-нибудь твоя подружка с Ленинградки. Дай ботфорты, сука?
– Не дам. Я завтра буду играть в голодную сиротку Маню, которую за эти ботфорты… Короче, неважно. Не дам. Ты скажи лучше, как ты поняла, что Катя – проститутка?
– Элементарно, Ватсон! – В голосе Юли послышался азарт. – Я полчаса сидела, расстраивалась, водки попила немножко, а потом на этот номер позвонила. Берёт трубку какая-то баба, а я сразу в лоб: «Ты Катя?», а она мне: «Неа, я Сюзанна. А какая вам Катя нужна?» Сюзанна, блять. Таких Сюзанн и Марианн у Толясика когда-то двадцать штук работало. А по факту, все как одна – Галы с Конотопа. Ну, я говорю: «А чо, у вас там Кать много работает?» Нет, ты заметила, как я тонко в ситуацию въехала, а? Типа, сразу тон разговора нужный подобрала, типа я такая серьёзная баба, и отдаю себе отчёт в том, что с блятью щас разговариваю. Вот. Короче, она мне отвечает: «У нас две Кати.
Катя – Мяу, и Катя-Шкура. Вас какая интересует?» Да мне похуй вообще! Только встала я на место Толясика, и думаю: вряд ли та Катя, которая его пысой шаловливой величает, щас сблюю кстати, Катя-Шкура. Как-то само собой понятно, что Шкуру даже Толясик ебать не станет, и ради неё яйца свои мохнатые не побреет. Стало быть, мне Катя-Мяу нужна. Говорю я гейше той: «А позови-ка ты мне, подруга, Катю-Мяу», а она мне: «Завтра перезвоните. Катя щас на выезде, где-то в Люберцах. Может, Шкуру позвать?» Вот уж хуй, думаю. Шкура нам не нужна. У нас своя шкура сраная дома щас лежит, с трикотажем в жопе. И тут меня осеняет! И тут меня прям идея посетила гениальная! И я говорю все тем же тоном развязным: «А что, – говорю, Катя-Мяу и вправду искусница такая, что про неё аж легенды ходят? Правда ли, что владеет она искусством кунилингуса, и со страпонами обращается мастерски, как Дартаньян со своим шампуром? Если правда всё это – хочу заказать себе Катерину завтра днём, за бабки бешеные. Ибо являюсь меньшинством сексуальным, и любовь лесбийская мне не чужда». Щас снова сблюю… Ну, вот. В общем, договорилась я. Завтра с утра нам Катьку привезут. Катьку-проститутку. Дай ботфорты, жаба.
– Хуй тебе. – Привычно отвечаю, и тут до меня вдруг доходит смысл Юлькиной последней фразы: – К нам?! Катьку привезут?! Куда это – к нам? С хуяли это к нам?! Мне, например, бляди дома не нужны!
– Конкуренции испугалась, писька старая? – Ершова зловеще хихикнула.
– Дура ты. Поэтому так и помрёшь, не успев примерить мои прекрасные ботфорты. Так поясни, трубка клистирная, как это проститутку привезут к нам?
– Чо ты сразу панику подняла, а? Ко мне домой её привезут, не ссы. А ты на балконеспрячешься в шкаф с вареньем. Только не сожри там ничего, это стратегический запас на зиму. А потом вылезешь по моему сигналу, и мы Катьку пытать начнём. Где она Толясика подцепила, сколько раз он её употреблял вовнутрь, и, самое главное: как она его заставила хуй помыть? Это важно.
– Пытать паяльником будем? Или утюгом? – Я огорчилась. – Юлия, я не буду причинять боль бедной проститутке. Её наверняка узбеки в жопу ебут. Так что она давно своё получила сполна. Паяльник ей только в радость будет.
– Ну, зачем такие радикальные средневековые методы, Лида? – Юлька тоже огорчилась. – Что мы, звери что ли? Так, пизды дадим ножкой от табуретки, для острастки – и всё. Дальше она сама нам всё расскажет. Главное, не забыть узнать про хуй немытый… Так ты согласна?
– А у меня выбор есть? – Вопросом на вопрос ответила я. – Если я к тебе не приду, ты ж мне это подопытное животное на работу притащишь. Я угадала?
– Верно. Так что завтра устраивай себе выходной, и в час дня чтоб была у меня как штык.
Юлькин голос в трубке сменился короткими гудками, а я потушила сигарету, и отправилась обратно в кровать. Точно зная, что никакого анала с Брюсом Уиллисом мне сегодня уже не дождаться. Уиллис, сука, капризный. Теперь ещё долго не приснится.