Взрослые игрушки

– Сам дурак! «Синенькая пися…». У меня теперь, пиздец, комплекс неполноценности будет!

– А у меня яйца травмированы!

– Мозг у тебя травмирован, Вова! Сказала тебе сразу: давай похряпаю. Нет, ему куртуазность нужна! У него идеи наполеоновские! На чемодане ему подавай! Мудвин!

– Да иди ты в жопу! Второй раз на те же грабли! Если б не я – ты б девственницей померла бы, наверное! И сними ты этот саван в полоску, щас сблюю!

…Полтретьего ночи.

В комнате горит ночник, и освещает тусклым светом меня, тельняшку, разломанный чемодан, резиновые тапки, Вовины красные яйца, и мою синюю писю.

Куртуазно так, что ахуеть.

– Вов… Ну, давай мириться, а? Давай, поиграем? Давай, как будто бы ты пионер будешь в пилотке красной, а я как будто бы пионервожатая Надежда Константиновна. Хочешь, а?

Мужа жалко. Яйца у него красные, ебло пластилиновое, глаза блестят подозрительно.

На шорты уже похуй. Нутром чую, свалит он от меня. Как пить дать свалит. А всё потому, што у меня шляпы нету, тельняшка воняет, и чемодан хуёвый. И пися синяя.

– Давай… – Вздыхает муж. – У тебя есть очки и юбка до колена?

– У меня дудка пионерская есть, а очки только пласмассовые, с грузинским носом и усами. Сойдёт?

– Сойдёт. Давай так: я щас выйду в коридор, и три раза оттуда подудю. А ты мне скажешь: «Петров, заебал ты дудеть! Быстро зайди ко мне, щас я тебе пионерский выговор сделаю!» Идёт?

* * *

Три часа ночи. Лежу в кровати, нацепив мамин халат говнянского цвета, и грузинский нос с усами. В коридоре натужно дудит в пионерскую дудку Вова. Пися у меня синяя.

Ну, скажите мне, кто из вас не ебался в три часа ночи в мамином халате, и в очках с усами, и я скажу кто вы.

Вы – счастливые люди.

И вам не нужно ебаться на чемодане, чтобы спасти свой брак.

Мне, например, это не помогло.

Хотя, скорее всего, во всём виновата оранжевая каска и пионерская дудка. Хуёвое сочетание.

И синяя пися тут совершенно ни причём.

Глава двадцать первая

– Ирка, милая, любимая… – Я ныла в телефонную трубку как профессиональный нищий.

– Ирка, не будь ты скотиной, возьми меня!

– Хуй тебе. – В шестой раз ответила Ирка, но по её голосу я поняла, что ещё щущуть – и она сломается. – Я тебя с первого класса знаю. Свинью такую. Ты мне всю дачу загадишь.

– Не загажу! – Я истово перекрестилась, и сообщила об этом Ирке:

– Вот те крест на пузе. Ира, я перекрестилась, если чо.

– Ничего святого в тебе нет. – С горечью сказала Ирка, и процедила сквозь зубы:

– Завтра в девять утра чтоб была на Выхино, у автовокзала. Вовке своему скажи, чтобы он какие-нибудь шмотки взял, переодеться. Будет мне яблоню выкорчёвывать, пользы ради.

Я положила трубку, и завопила:

– Вованище, мы едем!

Муж, стоящий у меня за спиной, даже не вздрогнул. Только нашёл глазами бумажную икону с Николаем Чудотворцем, мученически на неё уставился, и прошептал:

– Есть Бог на свете…

Те, кто начал свою супружескую жизнь в квартире с прилагающимися к ней родителями – меня поймут. С родителями жить трудно. Даже если это твои собственные родители. На третьем году семейной жизни я крепко сторчалась на валерьянке, а Вовка стал испытывать проблемы с потенцией. Половая жизнь нашей ячейки общества неумолимо угасала, и впереди маячила перспектива развода и дележа имущества, состоящего из телевизора и холодильника с магнитиком в виде жопы.

Иначе и быть не могло. Вовкину потенцию сильно повредила моя мама, каждую ночь входящая в нашу спальню со словами «Одурели что ли – трахаться на ночь глядя? Отцу завтра в шесть вставать, а они пыхтят на весь дом!», и имеющая нездоровую привычку хвалиться своим подругам Вовкиными яйцами: «А какие яйца у моего зятя! Он вчера сидит на кухне в трусах, картошку чистит. Ноги раздвинул – а из трусов такой царь-колокол вывалился – я охуела. Повезло моей дочушке, повезло».