Довольно скоро я поняла, что практически все его
Однажды утром я случайно разбудила его, и он решил, что теперь это будет повторяться постоянно. (По его мнению, раз ступив на скользкую дорожку, я с нее уже не сойду.) Но та же самая привычка во всем видеть закономерности помогает ему как колумнисту анализировать сегодняшнюю ситуацию и экстраполировать ее на будущее.
Судя по всему, все черты его характера объединены попарно. Да, у него нет базовых практических навыков. (Однажды он не смог зажечь спичку и мне пришлось самой зажигать свечки на именинном торте, а потом пулей бежать назад в гостиную, чтобы он торжественно вынес его из кухни.) Но пока большинство из нас учились надувать воздушные шарики или правильно укладывать продукты (он кладет клубнику на дно сумки), Саймон читал. Когда я спросила его о войне в Боснии, он без всякой подготовки прочитал мне небольшую лекцию об истории и развитии конфликта.
Не уверена, что Саймон испытывает потребность в личностном росте. Наша квартира выглядит очень похоже на дом его детства. Его ценности и политические взгляды во многом повторяют взгляды его родителей. На детских фотографиях он похож на себя сегодняшнего.
Он абсолютно не занят поисками себя. Каждый раз, когда я упоминаю психотерапию, он цитирует британский роман, в котором мать отказывается слушать сына, рассказывающего ей свои сны: «Есть только одна вещь скучнее, чем описание чужих снов; это – описание чужих проблем».
Но оказывается, что у Саймона есть потребности. Начав слушать его более внимательно, я поняла, что все 14 лет он говорил мне одно и то же: «Я хочу работать». По существу, это его мантра. Он произносит ее в разных ситуациях по-разному – все зависит от степени фрустрации и гнева. Он не настаивает, чтобы я проявляла интерес к его работе. Ему надо, чтобы я не мешалась под ногами и на это время брала на себя заботу о детях. К счастью, я никогда не рассказывала ему свои сны. Но он всегда так заботился обо мне, обеспечивая мои возможности расти над собой, что на себя у него времени почти не оставалось.
Поскольку он пишет, я часто читаю в интернете его колонки. Основная информация о психике моего мужа лежит в открытом доступе в Сети. В статье для мужского журнала он описал свой вымышленный уик-энд: «Ты просыпаешься в полдень в обнимку со Скарлетт Йоханссон. Через какое-то время вы садитесь перекусить, читая газеты. Ты лениво думаешь, чем бы заняться сегодня вечером… Ближе к обеду Скарлетт прощается с тобой, а у тебя звонит телефон. Это Сельма Хайек». Саймон любит нашу семью, ему нравится наша жизнь. В отличие от меня он видит, что ради нас жертвует другими возможностями. В свои 40 с хвостиком он принимает жизнь такой, какая она есть.
Меня беспокоит, что мы никогда ни о чем подобном не говорили вслух. В американской модели отношений пары ценят прозрачность и думают, что здоровый союз подразумевает отсутствие секретов друг от друга. Во Франции пары убеждены, что, находясь друг от друга на некоторой дистанции, они вносят в отношения дополнительную энергетику. Моя французская подруга не делится с мужем некоторыми событиями, которые происходят с ней на работе, зато может удивить его, рассказав о них в дружеской компании.
Я взяла на вооружение и эту
Обычно я спешила пересказать Саймону историю, подобную этой, сразу – во всяком случае, до десяти вечера. На этот раз я приберегла ее на потом и выложила неделю спустя, когда мы ужинали с друзьями. На Саймона история двух Элоди не произвела сильного впечатления. Никакой загадочности она мне не прибавила. Но все же у меня была история, которую он раньше не слышал.
В конце концов я пришла к выводу, что ему нравится наша история. Как фрагменты пазла мы вполне подходим друг другу.