Он видел в Рейнхарде только маньяка и убийцу, считая, что и все остальные должны расценивать его именно так, и никак иначе. Мне такой подход казался не совсем верным, ведь почему-то гвардейцы шли за своим принцем, даже после лишения его титула и попадания в колонию. Заплатить им ему сейчас нечем, а парни рискуют жизнью вообще вступая в эту игру. Ведь тех, кто идет за Рейнхардом, в случае неудачи восстания, действующий Император определенно казнит. Любимого сына, скорее всего, не тронет, запрет где-нибудь до конца его дней, а вот простым солдатам, бывшим и текущим заключенным или вообще обычным гражданам Империи грозит однозначно смертная казнь за измену. Перед глазами отчетливо предстала картина, как на той самой сцене перед кирпичной стеной стоит моя дочь с мешком на голове. Откинув представившийся образ, встряхиваю головой. Нет, этого не должно случится, Алистер сказал, что договорился с наследником трона, и не верить ему у меня нет причин. Не после того, через что прошел мужчина.
– Мы не можем открыто объявить тебя лидером восстания против Императорской семьи, пока Скерли находится во дворце. Твои братья будут использовать ее в качестве рычага давления, и не дай бог, выставят ультиматум, который мы не сможем, не выполнить, – тихо произнес Михаил, обращаясь к конкретному человеку, но так и не смотря в его сторону. Когда он заговорил, я вздрогнула от неожиданности и посмотрела на супруга.
– Ты уже говорил, что я не гожусь на эту роль, не стоит напоминать. Отсутствие здесь Скерли – большая неприятность, сломавшая мне часть планов. Ничего, мы найдем способ это исправить. Главное не отступаться от намеченной цели и связаться с людьми в столице, – принц был не в настроении, его надежды и ожидания не оправдались, а судя по выражению лица – кроме всего прочего, он оставался в ярости. Михаил был прав, особенно сейчас, когда Геннадий знал настоящее имя нашей дочери и кем она нам приходится. Когда шпионы донесут в столицу, что в руководстве восстания есть человек, с фамилией Лей Мортанс, то использовать дочь против нас станет вполне логично. Что будет делать Рейнхард, если ему велят сдаться и закончить весь этот цирк, иначе Скерли будет казнена? Как на подобные требования и угрозы отреагирует мой супруг? Слишком много вопросов без ответа, задавать которые сейчас не хочется. Наверное, стоило успокоить их обоих и пересказать слова Алистера. Может, это решило бы проблему и дало ответы. Но точно ли Геннадий не нарушит данное слово? Прикусив губу от досады, кошусь в конец автобуса, пытаясь рассмотреть блондина на заднем сиденье, но отсюда его почти не видно. Раненый должен был уснуть от лекарств, что я дала.
– Вижу у тебя все вечно идет наперекосяк, – буркнул Михаил больше себе под нос. Накрыв сжимающую мою ладонь руку второй, я сглотнула ком в горле, но сдержалась. Рейнхард ничего не ответил, да и у супруга не возникло желания продолжать беседу. Положив голову ему на плечо, я закрываю глаза, прислушиваясь к ровному гулу мотора. Нам предстоит еще много испытаний, чтобы вернуть дочь из дворца, и почему-то мне кажется, что Миша не последует за принцем, если посчитает этот путь самым опасным из всех.
Глава 10. Скарлатина
Ночью сон так и не пришел, хоть матрас и был удобней многих других. Проворочавшись, я замерла и уставилась на пустую половину кровати. Она оставалась нетронутой, по-привычке, я держалась только своей части. Вторую половину обычно занимал Алистер, уставившись в потолок, отчего мне открывался вид на его профиль. Вот так, под монотонный голос диктора, читавшего очередную, выбранную им, скучную для меня, книгу, рассматривая лицо блондина, я засыпала три недели подряд. Сейчас этого всего не хватало, а ведь тогда жутко раздражало. Хотелось снова увидеть очертания лица мужчины в ночном полумраке, но самое главное – это блеск в его глазах, появляющийся там только когда лунный свет проникал через занавески и падал под нужным углом, а Алистер еще не спал. Да, книги и фильмы были не интересными, но он старался ради меня, и мне не хотелось говорить ему о своем презрении к выбранным им вещам. Перевернувшись лицом вверх, я постаралась не думать о прошедших трех неделях, это сейчас не имело значения. Взгляд скользнул по очертаниям мебели в темноте. Плотные шторы не давали свету и блеску снега с улицы проникнуть внутрь. В таком виде комната навевала больше тоску, чем что-то еще и находиться в ней – настоящее мучение.