Взрыв

— Господа! За успехи в науке!

Дружно встали и, пока опорожняли рюмки, девушка успела подойти к Гровсу. Он расчувствовался, казалось, сейчас заплачет. «А он очень стар», — смотрел на эту странную пару Иван Андреевич.

Были еще тосты, много тостов. После официального завтрака разговаривали стоя, кому где было удобнее. Гровс вышел следом за девушкой; Жак рассказывал что-то смешное, и Хаббарт смеялся, то и дело вытирая очки носовым платком; Уоткинс взял под руку Ивана Андреевича и, оттеснив к окну, зашептал:

— Худо мне живется, господин профессор. Кому будет плохо, если вы напишете положительный отзыв? Гровс вмешивается... Запретил знакомить с моими экспериментами. Сказал, что другие, поважнее дела впереди. Даже обязал забрать мои документы, чтобы не утруждать гостя.

— Значит, я больше ничего не увижу? — удивился Иван Андреевич.

— Почему же, увидите. Но я — о документах... Сегодня вас будет сопровождать господин Сенье. У него тоже есть кое-что любопытное. Но уж лучше, я считаю, одно довести до конца, а потом переходить к другому.

Иван Андреевич тоже считал, что если знакомиться с экспериментом, то как можно полнее.

3

После завтрака Жак сменил Уоткинса.

У Ивана Андреевича еще не стерлась в памяти дорога от аэропорта в научный Центр, и ему не хотелось оставаться наедине с Жаком. Долго и обстоятельно выяснял у него, когда лучше получить свои вещи, оставшиеся в квартире Уоткинса. Потом, сидя на веранде, Иван Андреевич наблюдал, как все быстрее и быстрее прогуливался мимо него Жак. Голос его становился все равнодушнее и бесцветнее. Чувствовалось: обманчиво это равнодушие, нет-нет да и кольнет Жак острым взглядом профессора.

Если бы не положение гостя, то Иван Андреевич без всякой проволочки отказался бы от знакомства с экспериментами Жака. Не верилось в серьезность этого человека, а значит, и в его исследования.

— Вас не устраивает мое общество? — неожиданно остановился Жак напротив Ивана Андреевича. Щеки были красными, словно воспаленными. Видно, что не безразлично отношение к нему русского гостя. — Я не прошу подачки — вашего внимания, я выполняю распоряжение господина Гровса. Скажите ему, если хотите отказаться от меня. Это в вашей власти.

Что ж, хорошо, если Жак понимает ситуацию. Теперь-то, наверно, будет считаться со временем гостя, как тратить его и сколь целесообразна эта трата. Иван Андреевич спросил:

— Далеко ли идти?

— Нет, — сухо ответил Жак.

Лицо его показалось уже усталым. Вел он гостя закоулками между толстых мрачных стен. Окажись один, Иван Андреевич ни за что не нашел бы выхода. Часто попадались на глаза серые бетонные пояса в кирпичной кладке — противосейсмические монолиты, то и дело встречались открытые массивные двери литого железа с могучими рычагами-крюками вместо ручек. Подобные рычаги-крюки видел Иван Андреевич в подвалах своей лаборатории, приспособленных под бомбоубежище.

Жак привел в такую же квартиру, в какой Иван Андреевич провел ночь. Однообразными были эти квартиры — типовой проект.

На крючке у двери висела солдатская шинель. Серо-зеленая, с погонами и какими-то другими нашивками, с выпуклыми, из потемневшего оловянного сплава пуговицами. «Мало ношена, — отметил Иван Андреевич, — на рукавах еще не разгладились складки от упаковки». У письменного стола на спинку маленького кресла из металлических трубочек, обтянутых черным дерматином, был наброшен солдатский мундир тоже со знаками отличия. Рядом с креслом стояли чемоданчик с металлическими наклепками на углах и ранец — обычное имущество военнослужащего.

— Как это понимать? — показал Иван Андреевич на солдатский мундир.

— Так и понимайте: человек разделся, определил свои вещи по надлежащим местам. После этого поступил в наше распоряжение. Эксперимент...

Жак отвечал нехотя, показывал: мне это не нужно. Если бы не команда начальства, то вообще ничего бы не пояснял. Он — научный сотрудник, а не музейный гид.

В квадратном решетчатом отверстии в потолке рядом с двухрожковым, из желтой пластмассы светильником жужжало, и оттуда веяло холодом. Комнату разделяла высокая ширма, серая, утомляющая, без единого узора на полупрозрачной капроновой ткани. За ширмой было сумрачно. Деревянная кровать, около нее низкий столик с множеством флакончиков со стеклянными, туго притертыми пробками, с журналом наблюдений, с переносным прибором для срочных анализов крови.

На кровати под простыней лежал молодой человек. Руки его были заложены за голову, ноги вытянуты, глаза закрыты. Жак включил настольную лампу и уже не обращал внимания на Ивана Андреевича. Тонкие нервные пальцы Жака порхали по груди пациента, выжидающе замирали в поисках пульса, осторожно пальпировали брюшную полость. По уверенным, точным движениям Иван Андреевич отметил опытность экспериментатора. Потом Жак что-то записал в журнал. Задумался, еще записал. И наконец, проговорил бесцветно:

— Я готов ответить на ваши вопросы.

— Это, извините... без предварительных пояснений?