Взрыв

Он обрадовался решению русского профессора уехать. Если отъезд состоится, то провожать гостя, видимо, поручат опять ему, Жаку. Ты встречал, ты и провожай. А это значит, что вновь представится возможность побывать в горном ресторане.

Нет, никуда русский профессор не уедет... Впрочем, почему не уедет? Он здесь так мало видел, что большого интереса к исследованиям под куполом у него, по-видимому, не возникло. С такой информацией, какую профессор Петраков получил за истекшее скудное время своего пребывания в городке, нет никакого смысла задерживаться здесь. Никто не будет оставлять его. Пусть себе катит.

Жака не беспокоило решение проблемы, над которой трудились ученые городка. Такое беспокойство — у высших чинов, они в ответе. Свои деньги он зарабатывает честно; что полагается по договору, то и получает. Поможет Петраков или ограничится туристским верхоглядством, задержится в городке или уедет — ему все равно. Лучше, если уедет. Пусть господин Гровс повнимательнее отнесется к своим людям, они нисколько не хуже именитых звезд, пусть присмотрится к нему, к Жаку. Может быть, поймет и оценит по достоинству далеко не ординарные способности Жака к серьезным исследованиям.

А пока самое реальное — побывать в горном ресторане. Не одну Лейду знал он в этом заведении, но именно эта девушка в последнее время не выходила из головы. С кем жить, когда вернется в Европу? Намного ли те женщины лучше ее? Известны они ему, хорошо известны. Сплошная личина... Эта откровенна, значит, ни о каком обмане друг друга речи не может быть. Уже подходит время думать о возвращении отсюда, о своей дальнейшей жизни. Заработала она хорошо, здесь все хорошо зарабатывают, так что нищенствовать не придется. Да и он часть накопленных средств может кинуть на устройство общей жизни. Ему казалось, если он приложит силы, чтобы вместе возвратиться из городка, да если еще предложит выйти за него, то она не только согласится, но и, думается, вернее человека ему будет просто не отыскать. И собою хороша. А то, что здесь она ведет не совсем праведный образ жизни... Что ж, она — здесь, другие, в том числе и замужние, — там, под открытым небом... Велика ли разница? Видимо, от этого никуда не уйти, так уж устроена жизнь. Надо выбирать наименьшее зло.

В Париже была одна знакомая у Жака, значительно моложе его и... сообразительнее. Светленькая, сероглазая, вся пепельных тонов. Сказывала, предки ее из-под Кракова, полька, значит. Врала, конечно. Потом призналась в минуты горячей откровенности: северянка она, из Нормандии. В Париж приехала искать счастье. В чем оно, ее счастье, она еще не знала, но уже искала. Ну а насчет Кракова... Для экзотики это, не так уж много полек в Париже, чтобы затерялись они среди француженок... Лишь бы необычностью привлечь к себе внимание, а там считай ее хоть из Гренландии, хоть из Антарктиды.

Любопытная особа, нередко норовила заменить жену. Частенько подсчитывала: если бы они встретились до его женитьбы, можно было узаконить их отношения или нет? Получалось — невозможно, слишком молода была для замужества. Он утешал, что, конечно, можно, в жизни куда сложнее вещи случаются, и — ничего, чаще всего решается все благополучно, а сам понимал, сколь откровенно неправдоподобно его вранье, и изучающе следил за нею. Она тоже обманывала, потому что с ее умом не понять этого значило просто дурачить себя, но делала вид, что в его словах — истина и сама судьба свела их слишком поздно.

Она не стеснялась выпрашивать у него деньги, чаще всего на мелкие расходы сотню-другую франков — просто в данный момент у нее не оказалось денег, а они потребовались. А однажды попросила довольно значительную сумму — у нее возникли непредвиденные трудности.

За деньгами они вместе направились в небольшой банк. В кассовый зал она не пошла, а села на широкую скамью у фонтана в сквере. В этот день она была странной. На щеках вспыхивал пятнами румянец, в порывах возбуждения она говорила быстро, чего с ней раньше не случалось, в глазах таилась настороженность.

Вернувшись из банка, он показал деньги. Ее глаза обрадованно заблестели.

— Надо бы в конверт, неудобно так-то, — заворачивал он деньги в газету.

— Ничего, ничего, — тянула она руку за свертком. Кинула его в сумку, встала, намереваясь уйти.

Жак почему-то обратил внимание на ее неряшливый вид. Кофточка на груди была без пуговицы и заколота на скорую руку обычной иголкой, юбка обвисла и потому сзади казалась длиннее. Раньше Жак такого за нею не замечал, раньше на встречу с ним она приходила аккуратно одетой и причесанной. «Что-то изменилось...» — мелькнула у него мысль.

— Вот я и рассчитался с тобой, — улыбнулся Жак.

Обычно он позволял себе и не такие шутки — все сходило, вместе смеялись и быстро забывали. Сейчас же она вспыхнула, резко метнула злой взгляд:

— Ты за кого меня принимаешь?! Все верну, не беспокойся. Или не понимаешь, что говоришь?