Взрыв

На обратном пути у главной опоры встретился Хаббарт. Устраивая на переносице поудобнее очки, он смотрел, как шел солдат. На лице появилась морщинистая улыбка (задача с солдатом в стадии завершения!) — не мог он скрыть радости.

— Поздравляю, поздравляю... — безотчетно водил он пальцем по переносице, глядя на подходившего солдата. — Скоро опять в строй? Поздравляю...

— Это он! — застонал Роберт. — Он командовал! Он приказал вязать меня...

Роберт рванулся бежать от Хаббарта, но сделал несколько маленьких шагов, споткнулся, зацепившись носком левого ботинка за свою же правую ногу, и упал. Иван Андреевич подскочил, поднял его.

— Что вы делаете! Ваше вмешательство без последствий не оставлю! — кипел Иван Андреевич. — Зачем вы здесь? Не мешайте работать!

Хаббарт морщился в снисходительной улыбке:

— У нас объявился новый шеф? Да, это я командовал. Ну и что? Должен же кто-то командовать.

— С глаз долой, господин Хаббарт! Не видите, что натворили?!

— Я уйду... Но прежде знайте приказ Гровса: он требует от вас протокол эксперимента над солдатом. Немедленно.

— Пожалуйста, пожалуйста, господин Хаббарт! — негодовал Иван Андреевич. — Берите солдата, занимайтесь с ним, а я пойду за протоколом.

— Вы бы поосторожней... Не зарывайтесь, профессор. — Хаббарт осмотрел солдата, кровоточащие ссадины на бледном лице. — Через час я лично зайду за протоколом. Вот так, профессор.

«Будет Гровсу докладывать», — понял Иван Андреевич.

Распираемый ощущением власти, Хаббарт уходил так, словно делал одолжение, изредка обращая взор на холодный камень дороги, на невидимых людей, чтобы ненароком не наступить на них, не испачкать ноги при соприкосновении.

— Почему вы хотели отдать меня этому человеку? Трудно со мной? — едва не плакал Роберт.

— Ничуть не трудно, — вытирал Иван Андреевич своим платком лицо Роберта. — Никто не собирается вас отдавать... Роберт, возьмите себя в руки. Кажется, близка наша минута. Неспроста потребовали документы. Роберт, будьте сильным. Постарайтесь! Нам надо что-то делать...

Он повел солдата в дом. Попытался заставить идти самостоятельно, но Роберт испуганно замирал на месте, оглядывался в поисках опоры, ноги его казались слитыми воедино с дорожным асфальтом, и их было невозможно оторвать. «Вот оно — потрясение! Ты злодей, Хаббарт! Ты знал, оказывается, солдата. Подождал бы с распоряжением Гровса... Какой исполнительный! Нетрудно было догадаться, как обрадуется солдат при встрече с тобой...» — думал Иван Андреевич, поддерживая Роберта по пути к дому.

Первое, важное дело — Иван Андреевич внес завершающие записи в журнал наблюдений. Это — основной документ. К журналу приложил кипу исписанных листов. Все оставшиеся документы менее значительны; если они потребуются Гровсу, отдаст по первому требованию. Так что, господин Хаббарт, милости просим.

Но ведь Хаббарт может прийти не один. А если не один, то с какой целью? Проверка, обыск, арест? Кто-то другой будто со стороны успокаивал: благоразумие возобладает у Гровса и у работников научного Центра. Они же умные люди, должны знать: одно открытие в науке влечет за собой другое открытие. И так — бесконечно! Работа над солдатом завершается, но должны возникнуть и уже возникают новые проблемы. Одна из них — как отразилось его состояние на иммунологической реактивности. Это может поставить вопрос вообще о целесообразности такого долголетия, то есть о смысле последующей за экспериментом жизни...

Не об этом сейчас надо вести речь, не об этом! Откуда взяться благоразумию? Отравился Уоткинс. Случайно ли? Исчез Жак. Куда исчез? Надолго? По какой причине? Они — первые помощники Гровса, они сами делали свою судьбу. И вот сделали... Неужели к нему, Петракову, отнесутся в городе по-человечески только потому, что он — профессор? Нет, конечно...

Иван Андреевич попросил Роберта сесть у двери.

— Если кто появится, то скажите что-нибудь, покашляйте, ну, дайте знать.

Роберт недоуменно посмотрел на профессора.

— Потом объясню. Некогда. — Иван Андреевич придвинул кресло к выходу на веранду.

Он вынул из нагрудного кармана пухлую и уже затасканную записную книжку, раскрыл ее. Ни в коем случае не должна она попасть в руки Гровса... От мелких, в строгих колонках, записей зарябило в глазах. Цены бы не было этим записям, будь Иван Андреевич в своей лаборатории. Он выдрал один лист, почувствовал, как холодеет в груди, словно расстается с чем-то близким и дорогим. Искромсав его на мелкие кусочки, вырвал другой...

Под конец расправы над страницами, ставшими частью его жизни, его судьбы, он уже отчужденно смотрел на темную обмякшую обложку. Она походила сейчас на старую игрушку маленького Артемки — проколотый резиновый кораблик со спущенным воздухом, лежавший на боку.