Взрыв

— Жаль стало? Всех не пережалеешь, о себе надо больше думать, — бодрился Хаббарт, поправляя бортики пиджака. — Я живу один раз. А мне твердят: скоро наступит лучшее время, ты станешь хозяином всего, чего захочешь. И уж, во всяком случае, хозяином своих желаний, времени, своей судьбы. Чтоб никто не вмешивался в мою жизнь, в том числе и такие, как Гровс... Я сыт обещаниями! Не верю науке. Что она дала мне? А что ты получила от нее? Не верю я и любой политике. Это — обман. У кого сила, тот и придумывает политику, чтобы лучше себя устроить, повыгодней. У меня своя дорога, никакой политики не хочу, потому я на этом острове.

— Извините, господин Хаббарт. Я не понимаю, о чем вы говорите, — присматривалась к нему Регина. — Ваши слова не для моего ума. Что дальше будет? Мы остались одни...

— Да, одни! — изумился Хаббарт. — А ты, оказывается, соображаешь... Вот найдем профессора и солдата, тогда и узнаешь, что дальше будет.

Почему он сразу не подумал об этом? Одни... Значит, он во всем городке единовластен?!

Еле не осознав свое безграничное владычество, Хаббарт уже почувствовал раболепие Регины. А это не случайно. Во времена Гровса она держалась чуть ли не значительнее господина руководителя.

— Не пропадем, Регина! Думаешь, без этих ученых, без мыслителей жизнь остановится? Проще надо смотреть на жизнь. Они считают, что именно они должны быть самыми значительными лицами. Видела теперь хотя бы на примере того же Гровса? Нет его, и все! Может быть, вообще не вернется. Вот тебе и мыслитель, ученый. Для меня самый ценный человек тот, у кого не дрогнет рука. Бывают в жизни такие моменты. Так вот, чтоб рука не дрогнула... А все остальное в человеке — муть, нанесенное временем или обстоятельствами.

«Одни... А где профессор и солдат? Почему до сих пор не найдены?» — не выходило из головы Хаббарта. Он шел по улице и удивлялся внутренней легкости. Никого не надо опекать, не надо выполнять ничьих распоряжений; он может делать все, что хочет, и все будет правильно, потому что делал бы это он — хозяин, и никто ему не указ. Вот она, власть!

Ему хотелось кричать во все микрофоны мира, что именно он сейчас единственный распорядитель, что никаких гровсов для него не существует. Люди должны знать это и преклоняться перед ним.

Регина мешала ощущать сладость еще не изведанного счастья. Мешала своею неуверенностью в будущем, да и вообще своим никчемным присутствием.

— Пора домой, — указал ей Хаббарт на обратную дорогу, как слишком загулявшемуся ребенку.

— То есть как — домой? Мне страшно одной, господин Хаббарт.

— Нервишки... — покровительственно посмеивался Хаббарт. — Вот будет война... А это знаешь сколько жертв? Оружия на земле все больше и больше — в этом деле человечество уже не остановится. Финал предрешен. Только чрезмерно доверчивые люди или крайне тупоголовые не понимают этого. Так что готовься, Регина, отбрось переживания. Поняла? Постарайся понять. Повторяю: всех не пережалеешь. Ну, иди домой.

Регина всхлипывала, наклонив голову, боязливо остановилась, прежде чем ступить на перекресток.

Хаббарт остался один. Задумался: чего-то не хватает. Один... Что делать с этой свободой? Он пытался представить дни и ночи свои в городке под куполом. Хозяин... Прежде всего как это он один будет распоряжаться? Кем?! Оказывается, нужны люди. Даже те, что ненавистны и постоянно мешали ему, что будто бы умнее, значительнее и находятся у главного пульта управления жизнью. Один... Хоть лопни, никто не узнает о его могуществе. Никому до него нет дела...

Он и не заметил, что бежал трусцой по мертво освещенной улице. Искал ли чего? Стремился ли настигнуть воображаемых свидетелей его безграничной власти в городке? На эти вопросы Хаббарт вряд ли ответил бы. Он не мог стоять на месте — становилось душно, тяжко, словно врастал в землю недвижимым столбом и уже делался лишним в этом городке, а может быть, и во всем мире.

Измученный, он вернулся в свою квартиру. Ничего не хотелось. Во всем городке — пустота, и некому ждать его доклада, никто не потребует от него выполнения чужой воли. В этом равнодушном мире он искренно жалел, что рядом нет хозяина, которому можно было бы показать свой способности и исполнительность.

7

В глубоком подвале устойчиво держался запах сухой штукатурки. Было тихо, беспросветно. Они передвигались медленно, под ногами хрупали застывшие шарики оброненного когда-то цементного раствора.

Впереди шел Роберт, за ним — Иван Андреевич с солдатским ранцем за плечами, набитым консервными банками и пакетами в плотной пленке — обычный аварийный запас военных летчиков. Иван Андреевич хотел набрать у Регины одних пакетов, в них было все необходимое: тонкие обезвоженные полоски мяса, квадратики творога с черносмородиновым пюре, галеты, кубики прессованного сахара, желтовато-коричневые сверточки растворимого кофе. Но, подумав, взял и консервы. Неизвестно, сколько придется сидеть на таких продуктах, и консервы будут кстати, когда осточертеет все обезвоженное, спрессованное, размельченное.