Взвихрённая Русь – 1990

Народу — сельдям в бочке просторней. В круглом вестибюле-кадке не повернуться.

Самые провористые лепились на трубах, на ворохах досок.

Кто-то сверзился с трубы, раздавил лист стекла — стоял вприслонку к стене.

Где-то посреди колодца кто-то что-то с глушинкой лалакал.

— Кто там так неуверенно распинается о наших дальнейших успехах? Кто там никак не может поступиться социалистическими принципами?

— То не мог Крупинкин-Щетинкин. Теперь не может то ли Стенопискин, то ли Поросёнков, то ли сам классик Благодушко.

Колотилкин зло выволок Аллу за руку на воздух. Это ж измывательство! Не пустить писателей дальше предбанника. Зачем было стягивать встречу в закрытом на ремонт павильоне? Это ли не предел потешной любви к интеллигенции?

— Вот что, пан Колотилио, — игриво пошатала тонким пальчиком Алла. — Я хоть раз путём попала на царскую распродажу. А ты… Грубо отлучил меня от колготок — увеселяй даму как хошь. От боёв местного значения в очередях я грандиозно устала. Баста! Ж-жалаю культуриш поразмяться!

Колотилкин воткнулся в газету.

— Разве это… В «Москве»… с трёх… «отдел партийной жизни предлагает принять участие в дискуссиях: «Какой быть КПСС в условиях многопартийности?». «Кто и почему оставляет ряды партии?», «Как вы оцениваете сегодняшние процессы перестройки в партии и обществе?» На встрече будут присутствовать работники ЦК КПСС».

— Дело, Подизус! Давай и мы поприсутствуем. Послушаем господ из ЧК… И не вздыхай. Именно: из ЧК КПСС!

Галопом они облетели полсвета.

Никак не могли найти павильон «Москва».

У кого ни спросят — не знаем, не знаем. А он оказался у самого у входа, чуть в стороне. За свинаркой и пастухом.[36] За серпом с молотком.

Домяка агромадный. Хоть на танке въезжай. Фешенебельный. Без вывески.

В партер их не пустили. Пошатались на балкон.

Места все забиты.

Приютились под самым потолком в проходе.

Отпыхиваясь, Колотилкин зашарил по сцене. Кто правит бал? Э-э! Егор Кузьмич! Неувядаемый Кузьмичик! Давненько мы не плакали, слушамши вас!

— … Мы не руководствовались марксизмом, — пискляво жаловалась трибуна. — Надо восстанавливать самодеятельность партии… Каждый коммунист должен быть хозяином на своём месте. И третье: независимый партийный контроль…

— Вы, — басил с трибуны мордатый командированный из Одессы, — даёте к секретарю обкома свою идейную мысль, а завтра вас нет. Так было при застое. А сейчас говори что хочешь. Раз дозволено, я скажу. В одной тюрьме я видел плакат «Явка с повинной — проявление сознательности». Почему же КПСС не проявит эту сознательность? Почему не покается за то, что наколбасила за семьдесят два года? Только знай кричим: партия взяла на себя смелость, партия взяла на себя смелость — сказонула правду. Где? Когда? А по-моему, партия ничего на себя не взяла кроме привилегий и чинов. Шо душеньке блище, то и хапонула, нас с вами не спросила. Но что-то четыре года скрывала реальный Чернобыль! С правдой партия к народу не бежит! В парламенте есть светлые умы. Но и полно шелухи от общественных организаций. За что хочешь проголосуют. Шо президенту взбредёт, то и отголосуют. Ну какие ж мы пентюхи, что на такой парламент тратим девяносто восемь миллионов в год! На шо его кормить? На шо его без путя содержать? Или вот ихний плюйрализм. Слово, товарищи, матерное. Но раз верхи его говорят и не краснеют, я тоже скажу. Про этот плюйрализм всю душу прожужжали. Но к телевизору хоть бы для смеха подпустили того же Ельцина. А Ельцину е шо сказать! Вот у чём горе! У нас по телевизору один штатный оратор. И засыпаешь, и просыпаешься, слышишь одно: Михаил Сергеёвич, Михаил Сергеёвич. А шо Михаил Сергеёвич? Или мы за пять лет не разглядели, шо такое Михаил Сергеёвич? Включишь эту бандуру, там уже наготове сидит дорогой Михаил Сергеёвич. Талдычит про очередной перестроечный перевал в истории человечества, про бесконечный переходный период. Идём, идём, идём…

Куда идём? От чего к чему переходимо уже шестой год? К светлому будущему?.. К чёрному! От застоя к развалу! Переходимо из бытия в небытиё! Мы уверенно, надёжно придём к полному развалу, не прислушайся партия к разуму народа. Народ мозгами фурычит! Не то шо горбачёво-рыжково-лукьяновский синдикат. Можете забирать. Я сказал всё, шо меня било.

Люди из-за красного стола на сцене ледяно, мстительно уставились в залётного правдоруба. Будто нам своих мало!

Партер хмуро сдвинул брови.

В аплодисментах затряслась галёрка.

От трибуны одессит отходил как-то понуро, ватно, еле переставлял ноги. Казалось, он ждал, вот-вот его всё равно уметут. Так есть ли смысл напрасно возвращаться в зал?

Но его не брали.

Долгий плеск сверху ободрил, пришпорил его, он резво дёрнул к своему месту.

— В Эстонии нет ни одной коммунистической газеты на эстонском языке, — трудно, с ласковым акцентом лилось снизу, из ямы. — Программу «Бремя»… бр-р… «Время» не показывают. Таллиннский горком закрыт на празднование 45-летия Победы…