Взыскующие града

Я в восторге от того, что Эрн говорит в своей статье против "Логоса", об отсуствии систем у Русск<их> мыслителей. "Всякая система лжива, плод кабинетности (!!!). Соловьев призрачен там, где он оставляет путь интуиции, обольщается миражем систематичности"[815]. Как я с этим согласна! Этот ужасный гибельный диалектический метод, мертвое начало, потому что всегда все, им созданное, гибнет с течением времени. Бессмертным остается то слово, которое сказано из глубины и мук души, пережито, хотя и могло современникам казаться непоследовательным! Конечно, если в нем была правда живой души, то оно неизбежно глубоко логично. Самое-то важное, что оно не создано логикой, я явилось результатом действия и страдания, как откровение! Вот суть того, чтонадо, что не должно быть дилетантским богоискательством Бердяевых и Булгаковых, но ему мало быть и философией, хотя бы и прекрасной. Должно быть живое искание, живое дело, прекрасная жизнь! По-моему, кроме этого надо написать новую теорию познания, динамическую теорию познания, как хорошо сказано у Эрна[816]. Кажется у Соловьева есть только намеки на это, но нет чего-нибудь определенного, правда?

Ужасно меня волнует и интересует, как ты напишешь обо всех этих самых глубоких вопросах, которые составляют суть души Соловьева, что ты скажешь и как наметишь путь? До свидания, радость моя, надеюсь, до скорого! Жду известия. Целую крепко. Лучше пошли телеграмму.

201.     Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[817] <25.08.1910. Бегичево — Михайловское>

Милая, родная и горячо любимая Гармося

Ты не можешь себе представить, какою радостью наполнило мою душу твое последнее письмо. Точно сноп света в нее ударил, и тихой нежностью я наполнился к тебе. Это со мной всякий раз бывает, когда я не то что умом пойму, а осязательно, своей душой почувствую твою дружбу, твою жертву, твою глубокую ко мне любовь. Ах, как я тебя люблю, моя дорогая, как особенно люблю в эти минуты. И что ты ими делаешь со мной! Вдруг какой-то тяжелый камень спадет с души и легко становится. Ты не знаешь, моя дорогая, сколько в этом камне тоски по тебе и какой я вижу просвет, когда вдруг чувствую тебя без камня, чувствую возможность светлой, хорошей и любовной дружбы с тобой в согласии с моей совестью и с общим делом!

Как мне хочется порадовать тебя. И порадую. Вот прочитай отдел "Печать" в "Речи" за воскресенье 22 августа, что там говорится по поводу прекращения самого "Еженедельника" и порадуешься[818]. Увидишь, что мы с тобой не даром работали. — И поработаем, Бог даст, еще: потому что наше направление нужно. Но ни минуты я не раскаиваюсь в прекращении самого "Еженедельника". Во-первых, когда мы временно исчезнем, на с больше оценят. Пускай о нас "потерявши плачут". Во-вторых, воскреснуть нам надлежит в новом виде: форма "Еженедельника" обветшала.

"Вехи" имели огромный успех, хотя они питались крохами с нашего стола. В чем тут разгадка? Да в том, что сборник издается, когда есть потребность что-нибудь высказать; а в еженедельном издании, наоборот, многое пишется только для того, чтобы наполнить номер. Если мы с нашими идеями освободимся от лишнего баласта и станем писать только в меру нашей собственной потребности высказываться, то очень быть, что мы возродимся — в форме ли периодических сборников или чего другого, я не знаю, — но непременно возродимся. Жить в Москве и не делать какого-нибудь общего дела с тобой для меня невозможно! Но сейчас, и пока тебе большое спасибо за отстранение меня от "редакторства и председательства" и т.п.

Милый, дорогой и добрый мой друг! Ты понимаешь, что мне в данную минуту нужно. Ты все понимаешь своей нежной, любящей и чуткой душой. Спасибо, моя дорогая, хорошая. Крепко тебя целую.

Получила ли ты мое последнее письмо из Оболенского, или оно там застряло? Я там пишу, что наше заседание будет только 3^го и что буду у тебя около 8 вечера 31^го.. До скорого свидания. Целую еще раз.

202.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[819] <26.08.1910. Москва — Тифлис>

26 августа 1910 г.