Взыскующие града

Милый Женечка! Посылаю тебе по просьбе Сергея Ивановича[1048] экземпляр воззвания, написанного Сергеем Андреевичем[1049]. Пока оно конфиденциально роздано по рукам и собираются подписи[1050]. Мы с Сергеем Андреевичем очень пожалели, что не ты это писал, т.к. написано слабо, по-моему, не достаточно для массы, на которую рассчитывают. Дай Бог, чтобы что-нибудь вышло — это было бы внушительно. Сейчас получены твои корректуры — я еще не прочла, но видела, что ты кое-что исправил.

У нас в издательстве все хорошо. Булгаковым с Бердяевым я очень довольна — мы с ними все больше сходимся. Часто много и хорошо говорим. Они относятся к делу горячо — заходят постоянно. Меня волнует вопрос о сборнике. Ты понимаешь, что мы, издавая ряд сборников, хотим этим выразить нашу боевую линию. Мы задумали поэтому написать предисловие к Соловьевскому сборнику, как к первому и обозначить этим предисловием вехи, по которым будем идти, вроде программы. Писать хочет Булгаков. Т<ак> к<ак> меня соблазняет боевая позиция и увлекает мысль вести борьбу, то я сочувствую этому, но боюсь, потому я сказала, что без твоего прочтения и согласия я нахожу неловким выступать с этой программой. Тебе будет прислано предисловие скоро. Ты напиши, как ты находишь данное предисловие, прокорректируй его и скажи вообще согласен ли ты, что предисловие нужно. Ради Бога сделай это и обдумай.

Эрн вообще пугает меня своей узостью — он отпугивает всех. Теперь, когда спор двух течений так остер, опасно отпугивать узким догматизмом. Ввиду этого хорошо ли предисловие? А сдругой стороны, не определять своего облика, не ставить иногда ребром — как-то безжизненно. Разреши мои сомненья — я тебе верю.

Я тебе не сообщала о двух докладах Яковенко[1051] и Степуна. На обоих очень резко вспыхивали столкновения между христианами и неокантианцами (или как их назвать?). Видно, что спор разгорается по всякому поводу и встают ребром все вопросы по существу. Степун был разбит в пух и прах! Он не бездарен, но поразительно безвкусен и легкомысленен. Яковенко, по-моему, единственный, к которому стоит присмотреться. Несмотря на оболочку меонизма его конечный идеал как-будто религиозен, хотя пока еще бессодержателен[1052].

Я забыла тебе сообщить, что у меня явился новый знакомый Кривошеин, знаешь, министр земледелия[1053] — я его избегала, особенно ввиду университетской истории, противно видеть представителей власти. Но он очень энергично мне звонил, писал и приезжал. Меня это особенно заинтересовало потому, что он явно меня интервьюирует. Знает обо всех наших собраниях, кружках, изданиях и, видимо, очень хочет проникнуть во все. Меня поражает, насколько наивные и ложные у них там взгляды на все — это поразительно. Мы с ним воевали два часа насчет Университета[1054]. — Вот,  кажется, все, что я имею сказать более внешнее. Еще хочется сказать, что я чувствую, что ты мной чем-то недоволен и думаешь, что я тебя не понимаю. Вообще ты ужасно там увлекся своей борьбой! Милый друг, так мне тяжело, так безотрадно жить, а жить так хочется! Ну зачем ты так все ненужно портишь, так не ценишь! Право, я не претендую составлять для тебя все — я сама хочу жить не только личным! Зачем же нам так омрачать и так тяжелую жизнь! Хоть одну минуту отвлекись от своей задачи и войди в мою душу и положенье и не будь так сух и суров, не разбивай всего! Будь более доверчив — вспомни, что не одни ужасы ты со мной переживал, а много радости! Почему же ты хочешь губить эту радость, что ты этим достинешь и к чему?

270.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[1055] <18.02.1911. Москва — Тифлис>

18 февраля 1911 г.

Моя милая, прелестная, хорошая, золотая моя девочка! Ты не сердись на меня, что пишу тебе мало. Меня заела работа над Соловьевым. Еще слава Богу, что остается сил. Кроме того, что хочется написать что-нибудь достойное, я еще увлечен ритмом работы. Я взял то "темпо", которое с необходимостью заставляет меня писать больше, чем я предполагал сначала, и вот уже написал 42 стр., а сделал всего лишь ²/₃ работы, а может быть даже и меньше. Кроме всего прочего в данную минуту это единственный наш заработок, и я не насилую своей мысли в приятном чувстве, что, чем больше я пишу, тем больше получу, а деньги нам будут очень нужны даже при поездке заграницу, а без оной тем паче. Радость моя, я очень доволен твоими письмами. Даже твои закрыточки меня удовлетворяют. Меня тревожит только твое признание, что ты дышишь свежим воздухом, боюсь вдруг простудишься.

Женечка, лишь только написал эти слова, как получаю твою телеграмму. Ничего не понимаю! Я пишу тебе через день, иногда через 2, но никогда не реже, так что очевидно какое-то мое письмо не дошло, и ты, бедная, тревожишься. Успокойся, радость моя, все хорошо. Я здоров (относительно) только очень занят. И так как утром пишу почти до изнеможения, у меня нет сил писать так часто, как хотелось бы. Будь хорошей девочкой, не сердись на меня.