Взыскующие града

Я получил Ваше письмо, которое произвело на меня очень бодрящее и радостное впечатление. В конце концов, подобные толчки заставляют больше узнавать и себя, и других и этим выкупаются. Я послал Вам еще одно письмо, очевидно, до Вас так и не дошедшее, судя по тому, что я не имел на него ответа, — относительно приглашения Аскольдова в Толстовский сборник, на каковую мысль навел меня недавно видевшийся с ним Волжский. В виду позднего времени я на свой страх пригласил его, у нас статей мало, а он человек во всяком случае близкого направления и у нас числится как биограф Козлова[282]. Сделал же я это в заботах о Толстовском сборнике (впрочем за последне время я опять вынудил обещание у Зеньковского, а Эрн вынуждает у Ельчанинова). На Розанове я не настаиваю, по<тому> ч<то> мне и самому сомнительна эта комбинация. Надо было бы ее во всяком случае обсуждать, прежде чем принять. Но срок выхода сборника, очевидно, придется отодвинуть на конец ноября, п<отому> ч<то> к сентябрю не будет готова ни одна статья, кроме ранее написанной Евг<ения> Ник<олаевича>. И отодвинув срок мы, быть может, и получим статьи от всех приглашенных.

Инцидент с библиографией сейчас может считаться законченным. В<ладимир> Ф<ранцевич> прислал и мне копию своего предполагаемого ответа, который я тоже признаю невозможным и, кроме того, неосуществимым по внешним условиям. Я ему уже написал об этом как Ваше, так и свое мнение, а на днях получил от него письмо, в котором он, оставаясь внутренно на своем, устраняет свой ответ и соглашается на предложенное мною лаконичное оповещение о вкравшейся ошибке, которая может быть напечатана на особой полоске и вклеена в сборник. Разумеется, этот вопрос мы еще обсудим осенью. По рассказу В<ладимира> Ф<ранцевича> он даже и не так виноват, как кажется, но подробнее поговорим об этом при свидании. К огорчению у нас все затягивается. Флоренский задерживает Зейпеля, повидимому Бердяев тоже задерживает, в начале сезона, кажется, ничего не будет готово!

С о. Сергием Щукиным я видался не раз и как-то очень к нему прильнул сердцем. Я еще не успел поговорить с ним как следует об его сорнике; на первое мое приглашение он ответил смущением и отказом, но это в его стиле, и мы еще поговорим. Мне очень хочется его так или иначе приблизить к "Пути". В Москву я приеду либо 30 августа, либо в сентябре, не позже. Наработал я мало, и собою не доволен, хотяи стрался вемени не терять.

То, что Вы пишете о кризисе "Мусагета", и роль здесь Б<ориса> Н<иколаевича>, как я ее понимаю, я прямо за него огорчился. Тут скрывается не только — увы! — русская несостоятельность в выполнении принятых обязательств всякого рода, но и более глубокое заблуждение: ведь "Мусагет" стал именно тем, чем он только и мог быть по духу руководителей. Я думаю, что мы не разошлись в личном отношении к Б<орису> Н<иколаевичу>, но совершенно разделяю Ваш скепсис к устойчивости его "путейских> настроений при его болезненной впечатлительности, примеры которой мы видели в последний приезд Мережковских, хотя я очень был бы рад этому его курсу.

Надеюсь, что Вы будете наезжать в Москву, и мы увидимся в начале осени; и поэтому откладываю дальнейшее до личного свидания.

Жму Вашу руку и желаю мира душевного.

Ваш С.Булгаков

324.     С.И.Гессен — Вяч.Иванову[283] <11.08.1911. Конуки — СПб>

СПб 11 августа 1911 г.

на станции Вайвари, дер. Конуки

Глубокоуважаемый Вячеслав Иванович,

Пожалуйста, немедленно сообщите мне, куда посылать Вам корректуры Вашей статьи о Толстом в немецком переводе: она будет помещена в ближайшей книжке немецкого "Логоса". Перевод не особенно удался Степпуну (да и не мудренно) и требует с Вашей стороны самого внимательного чтения[284].

Сердечный привет от искренне преданного

С.Гессена

325.     М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[285] [? 08.1911. Михайловское — Бегичево?]

<…> Последний раз в Москве мы два дня работали в "Пути" с Рачинским (который был довольно спокоен) и с Булгаковым. Многое обсуждали! Представь себе, что обстоятельства с книгами сложились так, что мы решили в первую очередь издать первый том Дюшена под редакцией Попова[286].

Были у нас разговоры и из всего я всегда выношу глубокое и твердое убеждение, что без тебя дело идти не может. Булгаков действительно живет этим делом, он на него смотрит, как на свое, не жалеет сил и времени. Ты не можешь себе представить, как он мне помогает! Но все это органическая работа, выполнение задуманного и намеченного. Но руководить делом, ясно видеть общий смысл и связь всего — на это у Булгакова не хватает ума и критического дара нет. Необходим твой ум и критическая глубина, дорогой друг!

Я мечтаю, что, наконец, будем издавать для народа. Это очень важное и живое дело и вместе практическое. Только тогда "Путь" может развиться широко и прочно. Я думаю, что такой человек, как священник Щукин, может быть в этой области очень хорош.

Я много поработала и с бухгалтерией и все себе выяснила. Теперь, кажется, деловая сторона "Пути" начинает выясняться, и для всех становится все понятным.