Но вряд ли эти слова могли что-то исправить или направить Гарри на нужный лад. Они лишь усугубили ситуацию.
Он увёл взгляд в сторону. Его начинало подташнивать, но не вернуться обратно к тексту было выше его сил. Даже сквозь омерзение, которое Гарри начал испытывать, стоило дочитать всё до конца.
Гарри ещё долго читал дневник, продираясь сквозь сухие строки пояснений ко всей его жизни, которая оказалась распланированной пьесой под руководством Дамблдора. Директор писал об испытаниях, о том, что всегда присутствовал рядом, чтобы помочь. Писал о том, что дневник Реддла оказался первым крестражем — самым сильным из всех, но он всё равно был уничтожен руками двенадцатилетнего мальчика. Дамблдор много рассуждал о судьбе и влиянии на эту судьбу, о пророчестве и том, можно ли его разрушить.
Директор был умным и проницательным человеком, но он верил в единственный возможный путь для уничтожения Волдеморта.
Гарри не знал, как ему самому относиться ко всему этому. Чувства брали верх над его разум, туманя мысли. Ему было горько и неприятно от осознания того факта, что всё, через что он прошёл, было распланировано заранее; что всё это было нужно только для одной задачи — заставить его вовремя умереть. Дамблдор знал всё это с самого начала, но ничего никому не сказал.
Гарри в отрицании покачал головой. Бродяга скорее умрёт сам, чем позволит умереть ему. Каким образом директор собирался убеждать Сириуса, он не понимал.
Гарри не выдержал, и от нахлынувших чувств он подскочил на месте, швырнул дневник Дамблдора на пол и выхватил палочку. Пальцы сжимались со всей силы, грозясь переломить древесину; ему до ужаса хотелось применить incendio и просто сжечь чёртов дневник. В порыве гнева он едва думал о чём-либо, кроме своего желания забыть всё, что только что прочёл.
Но его отвлекло негромкое пиканье наручных часов: сработал будильник, сообщивший, что наступило одиннадцать часов. Примерно через пять минут Сириус должен был связаться с ним.
Гарри почти заскулил от нахлынувшей бессильной злобы, но всё же убрал волшебную палочку обратно в карман джинсов и подобрал дневник. Окружающие звуки, на время утихшие, снова ворвались в уши. На вечеринке начался последний танец, музыка ударила с новой силой. Ученики явно отрывались по полной. Гарри это не интересовало — у него слезились глаза и першило в горле, но хуже всего было из-за тугого комка, застрявшего где-то в солнечном сплетении.
На повороте из коридора, ведущего на выход, Гарри столкнулся с другим парнем. Их оттолкнуло друг от друга, и они застыли на секунду.
Гарри уже несколько раз видел этого чернокожего пацана в Джерико. Через секунду Гарри вспомнил вертевшееся на языке имя. Это был нормис — Лукас Уокер, сын мэра.
— Ты не похож на фрика… — начал парень. Кажется, он не хотел никого обижать, но слово вырвалось из его рта быстрее, чем он успел подумать.
— На фрика?! — Гарри отреагировал яростно, почти крича. Это напугало и насторожило Уокера; взгляд зелёных глаз выглядел практически безумным из-за лопнувших капилляров. — Нет, я не фрик! Я гораздо хуже! Я — чёртов монстр Франкенштейна! Урод, годный только на то, чтобы сдохнуть!
Уокера неведомой силой вдавило в стену, отчего он даже пошевелиться не мог. Гарри остановился, тяжело дыша и не контролируя собственную силу.
— Лукас! — из дверей в конце коридора показались два парня. Они тут же направились к ним.
Гарри моментально развернулся и направился дальше по коридору. Если бы он был в нормальном состоянии, явно задался бы вопросом, какого чёрта в Неверморе забыли два нормиса, не приглашённых на бал. Но его сейчас мало волновали другие люди, и он быстро уходил подальше, чтобы не натворить дел.
— Всё нормально, — остановил своих друзей Уокер. Как только Гарри отвернулся от него, сила, вдавившая парня в стену, пропала.
— Он тебе угрожал что ли? — толстый пацан грозно сжал кулаки. — Да мы его…
— Не надо! — прикрикнул на них Лукас, явно опасаясь, что бешеный изгой может вернуться. — Всё в норме.
Трое парней посмотрели, как Гарри скрылся за поворотом, и, чуть понизив голоса, продолжили разговор.