War Made Invisible

Нетрудно понять, почему ретроспекция журнала без самоанализа быстро проскочила мимо статьи "Making a Case", не задерживаясь на ней. Ремник все еще оставался редактором New Yorker (как и в 2010-е годы и далее). Его статья попала к читателям 26 января - как оказалось, за пятьдесят два дня до начала вторжения в Ирак. В заключительном разделе своей фактической редакционной статьи для журнала он писал, что инспекционная группа ООН, работавшая в то время в Ираке, вряд ли сможет предоставить "неопровержимые доказательства того, что враг накапливает оружие массового поражения". В конце концов, добавил Ремник, "иракцы очень опытны в ремесле "обмана и отступления"". Его статья заключает: "История нелегко простит нас, если, решив не принимать решения, мы отложим расплату с агрессивным тоталитарным лидером, который намерен не только разработать оружие массового уничтожения, но и применить его". Отречение Саддама от престола или военный переворот были бы просто находкой, а его внезапное обращение к мудрости разоружения - почти таким же благом. Мечтать - это прекрасно. Но если предположить, что такие мечты не осуществиться, возврат к пустому стремлению к сдерживанию будет самым опасным вариантом из всех возможных."

Ясный призыв редактора New Yorker к Соединенным Штатам вторгнуться в Ирак стал сильной нотой в оркестрованном подталкивании к войне. Ремник сыграл свою роль не только в том, что писал, но и, что еще важнее, в том, что использовал власть для демонстрации статей, яростно поддерживающих вторжение - в том числе материалов, продвигающих ложные утверждения о связях между Саддамом Хусейном и "Аль-Каидой" - в своем влиятельном журнале.

Ужасы, начавшиеся с вторжения в Ирак, в итоге вызвали у представителей СМИ не более чем пожимание плечами в адрес профессионалов из их рядов, которые смазали полозья для того, чтобы вторжение состоялось, и одновременно забили тревогу по поводу существования иракского оружия массового поражения, которого, как выяснилось, не было. Для New Yorker, New York Times, Washington Post и многих других крупных изданий, поддерживавших вторжение посредством тенденциозных репортажей и громких комментариев, катастрофы, к которым они привели, стали мукой для бесчисленных историй на их журналистских мельницах. Те же самые крупные СМИ, которые больше всего способствовали формированию повестки дня в начале войны, впоследствии, благодаря своим ресурсам и престижу, получили возможность доминировать в освещении военных действий в последующие годы. Тем временем эти СМИ хранили почти полное молчание о своей позорной роли, которая подстегнула развязывание войны. Когда "Таймс" и "Пост" наконец смогли опубликовать материалы, содержащие самокритику, они были крайне преуменьшены и мимолетны.

Способность крупных медийных институтов уходить от ответственности за причиненную ими боль и страдания сродни тому, как если бы неприятные истины выбросили в дыру в памяти и выключили свет. Тот же самый вид конформизма, который был столь пагубным во время подготовки к вторжению в Ирак, повторился и после него. Умалчивая о своей вине, влиятельные средства массовой информации продолжают негласно распространять информацию об относительной неважности жертв войны: если именитые журналисты и новостные организации способны проскочить мимо своего послужного списка поддержки губительных военных планов Вашингтона, то насколько на самом деле важны погибшие и пострадавшие - и продолжающие гибнуть и страдать - жизни?

 

Через десять лет после того, как он назвал войну в Ираке "одной из самых благородных попыток нашей страны за рубежом", обозреватель New York Times Томас Фридман тщательно скрывал тот факт, что он поддерживал войну с самого начала. Отрицание было не просто попыткой замести следы репутации; оно также отражало стандартное отношение СМИ и политической элиты, редко высказываемое вслух, но повсеместно распространенное, как будто помощь в развязывании американских войн - это безотказное мероприятие, о котором можно забыть, если понадобится. На фоне таких привилегий жизнь людей, оказавшихся в ловушке войны, кажется незначительной.

Не было ничего двусмысленного в ответе Фридмана 30 мая 2003 года - через десять недель после начала вторжения в Ирак, когда он появился в программе PBS, которую вел Чарли Роуз. Он начал с того, что отметил, что "люди критиковали вторжение", а затем спросил: "Стоило ли это делать?".