Weird-реализм: Лавкрафт и философия

В этом пассаже эффекты цвета иного мира дифференцируются: нам показывают, как он оказывает различные воздействия на разные виды цветов. В отличие от белок, зайцев и лисиц, цветы в данном пассаже разнесены по двум группам, каким бы незначительным ни казалось отличие. И рассказчик не просто говорит нам, что «некоторые цветы отреагировали так-то, а некоторые — и того хуже», чего было бы вполне достаточно. Нет, он говорит с интонациями опытного садовода-любителя. Сначала астры и золотарник, выросшие «серыми и искривленными». Серый цвет уже вызывает достаточно беспокойства, так как в здоровом состоянии и те, и другие цветы имеют весьма яркую окраску. Что же до того, как именно они были «искривлены», нам не поясняют, выдавая классический лавкрафтовский вертикальный разрыв между глубинной реальностью и неспособностью языка адекватно ее выразить.

Но куда худшая судьба постигает розы, циннии и алтеи. Эти не менее яркие цветы не просто вырастают серыми и искривленными, но они «приобрели такой богохульный вид», что юный Зенас почувствовал необходимость всех их срезать. Неизвестно, что за внутренняя сила спасла астры и золотарник от «богохульства», но розы, циннии и алтеи явно оказались слабее и подчинились богопротивным силам. Здесь Уилсон снова ополчился бы на слово «богохульный» (blasphemous) — и снова был бы неправ. С точки зрения психологии оно ярко выражает ментальное состояние человека, реагирующего на их внешний вид, а с точки зрения референции оно успешно доносит до нас мысль, что данное конкретное богохульство не может быть выражено списком легко различимых качеств, которые могут быть нам сообщены.

Однако наиболее интересная особенность этого пассажа — якобы произвольная граница, которую он проводит между разными категориями цветов. Нам остается гадать, что за скрытые структурные свойства могли спасти астры и золотарники от наихудшей цветочной участи. Их судьба ужасна, но она может быть названа «едва окраиной» плохих вариантов для цветов: вскоре мы узнаём, что Зенас срезает остальные три «богохульных» вида. Здесь устанавливается иерархия болезни, существенно отличающаяся от демократического хаоса в предыдущих примерах: «...Публикация в индийской прессе сдержанно сообщала о серьезных волнениях среди местного населения в конце марта. Участились оргии колдунов-вуду на Гаити; корреспонденты из Африки также сообщали о каких-то волнениях в народе. Американские официальные представители на Филиппинах отмечали тревожное поведение некоторых племен, а в Нью-Йорке группу полицейских в ночь с 22 на 23 марта окружила возбужденная толпа впавших в истерику левантийцев» (СС 174; ЗК 64). Переписав это в духе нашего пассажа о цветах, мы получили бы примерно следующее: «Публикации о серьезных волнениях среди местного населения и участившихся оргиях приходили из Индии, Гаити и Африки, а на Филиппинах произошли столь богохульные события, что потребовалось вмешательство армии». Вместо этого исходный пассаж об Индии, Гаити, Африке, Филиппинах и истеричных левантийцах следует логике «плоской онтологии», в которой все манифестации космического беспорядка имеют примерно равный статус.

22. Бессмысленное хихиканье или шепот

«Тадеуш обезумел в сентябре, выйдя из дома к колодцу. Он вышел с ведром, а вернулся без ведра, крича и размахивая руками, но даже после того, как его удалось успокоить, от него ничего невозможно было добиться, кроме бессмысленного хихиканья или шепота о „движущихся там, внизу, цветных пятнах“» (CS 353; ЦМ 226 — пер. изм.).

Еще одна классическая лавкрафтианская техника — использование союза «или» (or), чтобы представить две расходящиеся реальности как будто они были бы хорошо знакомыми соседями в общем континууме бытия. Мы привыкли к вопросам вроде «кофе или чай», «яблоки или апельсины», «демократы или республиканцы», «блондин или брюнет». Но если попросить кого-либо выбрать между совершенно несвязанными реальностями, мы окажемся в царстве сюрреалистической комедии; так однажды мой брат в шутку спросил меня: «Что тебе больше нравится: карамель с арахисом или мистер Спок?» Еще неуютнее мы себя чувствуем в промежуточных случаях, когда расхождение (disjunction) между двумя терминами не столь комически-несвязно, но все же достаточно велико, чтобы нам пришлось воображать некую переходную зону между ними. Таким образом, в качестве побочного продукта создается своего рода метафора.