Читаем Weird-реализм: Лавкрафт и философия полностью

«На усеченных конусах, то ступенчатых, то желобчатых, громоздились высокие цилиндрические столбы, иные из которых имели луковичный контур и многие венчались истонченными зазубренными дисками; нечто вроде множества плит — где прямоугольных, где круглых, где пятиконечных звездчатых — складывались, большая поверх меньшей, в странные, расширявшиеся снизу вверх конструкции» (ХБ 492-493 — пер. изм.).

Этот отрывок — один из лучших у Лавкрафта. Он сочетает два основных приема его weird-стилистики: а) аллюзии в глубине; и б) безумная толчея на поверхности. Как и в случае детальной балансировки различных животных и растительных свойств Старцев, основная задача заключается здесь не в том, чтобы указать на тайну, скрывающуюся в глубинах чувственного и языкового мира. Здесь Лавкрафт применяет противоположную и в основе своей кубистскую/гуссерлианскую технику заполнения поверхности реального многочисленными неупорядоченными деталями и описаниями. В результате мы начинаем осознавать, что описываемый объект, который, несомненно, изъят из познания, не сводится к этому изобилию свойств. Не может быть ничего более абсурдного, чем прочтение сцены в духе Юма: «Когда мы думаем о циклопическом городе, мы лишь соединяем пять связанных между собой идей, которые приобрели ранее: усеченные конусы, цилиндрические столбы, зазубренные диски, множество плит, расширяющиеся конструкции».

Провал Юма в этом случае заключается не только в том, что каждый из этих элементов требует дальнейшего анализа своих составляющих. Более важная причина — эффект, производимый городом, не сводится к сумме его архитектурных субъединиц. Таким образом, мы должны сказать, что параллельно с кубистическим поверхностным эффектом переизбытка сталкивающихся и неспособных сложиться в единый пучок образов, каждая из составляющих описания в отдельности указывает на неописуемое. Представьте себе, что получится, если мы возьмем процитированный отрывок и сократим его до «там были конусы, столбы, диски, плиты и конструкции». Такой минимализм подошел бы другому контексту, но это уже не предложение Лавкрафта. Минимализм действует по принципу «что видишь, то и получаешь» (what you see is what you get). Но у Лавкрафта мы всегда получаем гораздо больше, чем можем увидеть. Отсюда практически не поддающаяся визуализации истерия фраз «усеченные конусы, то ступенчатые, то желобчатые», «истонченные зазубренные диски», и замечательное «нечто вроде множества плит — где прямоугольных, где круглых, где пятиконечных звездчатых — складывающихся, большая поверх меньшей...». Обратите внимание, мы сталкиваемся с чем-то вроде множества плит. Если вы надеетесь увидеть воочию такие конструкции из плит, то вы обратились не по адресу. В каждом новом рассказе Лавкрафт усложняет свои вызывающие и все более безумные описательные эффекты.


60. Ограничиться намеком, не раскрывая подлинные факты

«С трудом преодолеваю я сомнения и неохоту, которые мешают мне вернуться мысленно в лагерь Лейка, к тому, что мы на самом деле обнаружили там, а затем и по другую сторону жуткой стены гор. На каждом шагу меня так и подмывает опустить подробности, ограничиться намеком, не раскрывая подлинные факты или не высказывая неизбежные предположения» (ММ 514; ХБ 500).

Этот пассаж можно назвать комическим, поскольку то, что Дайер описывает как искушение — это уже fait accompli [свершившийся факт — фр.]. Бывали ли такие случаи, когда рассказчик Лавкрафта не опускал детали и не «ограничивался намеком, не раскрывая подлинные факты или не высказывая неизбежные предположения»? Единственный случай, когда это не удается сделать — описание архитектуры, рассмотренное выше. Там употреблялась противоположная техника: не намеки, а грубая сила избыточных, конкретных описаний, которые невозможно без труда примирить друг с другом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука