Читаем Weird-реализм: Лавкрафт и философия полностью

Особенно интересно последнее предложение: «...Прочные, как кожа, но местами сохранившие удивительную упругость». Мы уже несколько раз сталкивались с дизъюнкциями Лавкрафта, такими как «бессмысленное хихиканье или шепот». Как уже отмечалось в подобных случаях, такие дизъюнкции не описывают выбор между двумя ограниченными возможностями, но пытаются нащупать некую едва различимую третью возможность, которая указывает на постоянно ускользающее усредненное значение двух слов. Например, речь сына Нейхема, недавно потерявшего рассудок, становится чем-то средним между хихиканьем и шепотом, что бы это ни значило, и, кроме того, теряет осмысленное значение. Но в последнем предложении приведенного отрывка мы имеем дело с еще более явным смешением. Фразу можно свести к простейшей форме: «прочные и упругие». Выбирая вариант «прочные, но упругие», Лавкрафт указывает нам на парадоксальный контраст между двумя прилагательными. В результате мы оказываемся в ситуации сходной с «бессмысленным хихиканьем или шепотом». Мы можем сказать, что бочковидные окаменелости демонстрируют «бессмысленную прочность и упругость», а описание сына Нейхема можно перефразировать как «он говорил, хихикая, но шепотом».

Смысл «прочных, но упругих» уточняется. «Прочные, как кожа» — это похоже на довольно высокий стандарт прочности, но вдруг мы понимаем, что речь идет о древнейших окаменелостях — в таком случае сравнение с кожей все равно, что сравнение с желатином. Во второй части предложения слово «удивительная» выполняет обычную двойную функцию типичных у Лавкрафта прилагательных, указывающих на крайнее изумление: рассказчик, выражая за нас наше удивление и заодно давая подсказку о состоянии ума профессора Лейка, представляет его как искреннего и заинтересованного свидетеля (в этом случае, скорее трагического, чем комического персонажа) и побуждает читателя воспринимать невозможное как вполне приемлемое, Наконец, уточнение «местами сохранившие удивительную упругость» добавляет нотку продуманной точности, которая придает убедительности невозможному соединению прочности и упругости в окаменелости, задавая для него определенные физические границы.


56. Примечательна симметрия, присущая растительным организмам

«Не могу положительно утверждать, что находка принадлежит не к растительному, а к животному царству, но, скорее всего, это так. Вероятно, это поразительно эволюционировавший представитель лучистых, сохранивший притом ряд первоначальных особенностей. <...> Примечательна симметрия, присущая растительным организмам с их вертикальной структурой, а не животным — со структурой продольной» (ММ 500; ХБ 481-482).

Несколько бочкообразных чудовищ найдено в почве Антарктиды. Будучи древнее, чем самые ранние простейшие, эти окаменелости по прочности сопоставимы всего лишь с кожей — и притом упругой. Теперь мы узнаём, что существ можно расположить между царством животных и растений; «скорее всего» это животные — слабейшая из возможных форм убежденности. Странно, что такая неуверенность проистекает исключительно из визуального исследования анатомии. Двумя страницами ранее Лейк сообщал: «Странный бочкообразный организм относится к архейской эре, и это он оставил отпечатки на камнях» (ММ 498; ХБ 480). Способность оставлять следы в окаменелостях свидетельствует о движении, поэтому, когда Лейк относит существо «скорее» к животным, это вызывает беспокойство. Здесь начинаются уже не эпистемологические колебания между животным и растением, вызванные недостатком данных, но неопределенность, которая предполагает возможность помыслить гигантские растения, движущиеся по поверхности земли.

Второе предложение представляет собой нелепую попытку примирить шокирующую окаменелость с актуальным биологическим знанием. Прежде всего, представление о «поразительно эволюционировавшем представителе лучистых» явно абсурдно. Животные с радиальной симметрией, вроде медузы или морской звезды, принадлежащие к этой группе, устроены очень просто, что совершенно несовместимо со сложной анатомией, описанной в «Хребтах безумия» (ММ 499-500; ХБ 480-482). Рассматриваемое утверждение становится еще более абсурдным в свете отрывка, который мы находим через несколько страниц и который я разберу в следующем подразделе. Поэтому импровизированное обоснование вроде «сохранивший притом ряд первоначальных особенностей» читается как вершина комедийного жанра. Это все равно, что сказать: «Этот новый сорт мороженного похож на поразительно эволюционировавшее ванильное мороженное, сохранившее при этом некоторый привкус обыденности». Кроме того, мы, читатели, отлично знаем, что это существо гораздо страшнее, чем анатомически усложненная медуза.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука