What if..? (СИ)

- Не волнуйся ты так, Алан, - словно передумав, говорит Джесси серьезно, - когда я выйду отсюда, мой мозг, скорее всего, превратится в кашу. Кому я тогда буду нужен? – Джесси стремительно поднимается со стула. – Ты, например, будешь вытирать мне… допустим, слюни? – для полноты картины Джесси тут же пускает несколько пузырей, которые лопаются и стекают слюной по подбородку. На губах его играет неуверенная улыбка, взгляд с интересом устремлен на Ала. Тот поднимается со стула и берет лицо Джесси в ладони. В его глазах Джесси видит собственное отражение, тонущее в вязкой, словно болото, любви. Ал целует его в подбородок, и Джесси отстраняется. Он отворачивается, щелчком отбрасывает окурок в нежный розовый куст, и до скрипа в зубах сжимает челюсти.

- Мне ты всегда будешь нужен, - раздается за его спиной, он поворачивается вполоборота и смотрит на Ала.

- Это-то меня и пугает… - тихо отвечает Джесси, и ему все равно, слышит его кто-нибудь или нет.

***

- Вы хотите спросить меня о чем-то, Уилл?

Вопросы в голове Уилла неуправляемой толпой бросаются задаваться, но застревают, не сумев протиснуться, в горле. Грэм только открывает и закрывает рот, словно задыхающаяся на горячем песке рыба. И пальцы его дрожат, поэтому он прячет их за спиной, они там прижимаются к мокрой от холодного пота рубашке, но дрожать по-прежнему продолжают.

- Вы правы. Говорить вообще много не нужно. За людей говорит действие. Либо бездействие. Остальное не имеет никакого значения. Ваши фантазии, мысли, сны, надежды, желания. Только то, что вы делаете, влияет на историю в том или ином масштабе, – Ганнибал чуть заметно пожимает плечами. - И все.

Уилл недоверчиво смотрит на неподвижно сидящего в кресле человека. Его «Я» - в горделивой осанке, властном взгляде, бесконечном спокойствии полуприкрытых глаз - настолько очевидное и безусловное, что Уилл начинает искренне верить в его бессмертие.

- Что вы сказали ему? Перед тем, как… - наконец, выдавливает из себя Уилл.

- Допустим, я сказал, что для достижения его цели ему понадобится нечто более действенное, чем сунуть голову в духовку.

- Каких… целей?

Ганнибал устало улыбается.

- Зачем вам, Уилл, знать о безысходности других, вы из своей-то выбраться не можете.

- И это ваша профессиональная точка зрения? – усмехается Уилл.

- Для меня нет безвыходных положений. Но вы… вы как слепые котята, - его улыбка из усталой превращается в нежную, с толикой жалости. – Вас надо направлять и подталкивать, а то вы так и умрете от голода в двух шагах от миски с молоком.

- Вы могли умереть, - Уилла передергивает от звука собственного голоса. Потому что он дрогнул, он стал жалким, не сумев скрыть стыд за то, что действительно боялся этого.

- Вы могли предупредить, - слышит он в ответ не украшенную никакой знакомой ему эмоцией фразу. Бесцветная констатация факта. Да, он мог. – Я мог бы спросить, почему вы этого не сделали, но вы и без того достаточно мучаете себя. А мне вас жаль.

- Это все, что я у вас вызываю? Жалость? – Уилл твердит себе мысленно: «Остановись», но сделать этого не может. Его уносит прочь вихрь обиды, сомнений, стыда и злости. Ему хочется провалиться сквозь землю, тем более после этой действительно жалкой фразы. Почему у него нет такого самообладания, как у доктора? Возможно, потому, что он не хладнокровный маньяк-убийца… Ведь нет? Его внутренний диалог прерывает голос доктора Лектера:

- Жалость для меня – уже непозволительная роскошь, Уилл.

Доктор не спеша поднимается, застегивает на пиджаке пуговицу и, заложив руки за спину, делает несколько шагов по комнате. Грэм молчит, он прикидывает в уме, насколько сильно разочарован доктор Лектер его, Грэма, поступком. Приходит к выводу, что сильно. Несмотря на всю показную степенность и хладнокровие, а так же на то, что диалога сегодня у них никак не складывается, доктор Лектер не спешит заканчивать встречу. Он продолжает в полном молчании отмерять степенными шагами пространство перед креслом Уилла Грэма. Шаги становятся громче, когда Лектер приближается, и тогда все процессы в организме Уилла замирают. В голове расплывается свинец, в груди что-то неприятно тянет, зудит и ноет. А когда Ганнибал проходит мимо и шаги его становятся тише, тело Грэма снова живет, снова функционирует, снова ждет и снова пытается найти хоть какую-нибудь тему для разговора. Тишина гнетет его сильнее угрызений собственной совести. Грэм всей душой ненавидит этот мучительный метроном, он был бы рад сорваться с места и бежать, спрятаться в своей палате, но сидит. Он просто не представляет себя вне этого кабинета, вне этих шагов, вне этого парализующего аромата, которым пропитано все вокруг, в том числе – и главным образом – сам Уилл.

Доктор останавливается, смотрит на часы и переводит взгляд на Грэма. Уилл знает, что он собирается сказать, и только сильнее сжимает мокрыми пальцами подлокотники кресла. Капризный ребенок в его голове заранее твердит упрямое «Не пойду».