Where the bones disappear? (СИ)

Едкий запах бензина, выедая слизистую оболочку глаз и обжигая дыхательные пути, возвратил меня в гараж на заднем дворе нашего дома. Мне было около пяти, когда я впервые пробралась туда и обнаружила старый полуразобранный кадиллак, предназначение которого мне так и не довелось узнать. Страсть хранения старых и ненужных вещей присуща многим, но я была удивлена, найдя подобную черту у отца. Хотя, наверное, мне было всё равно. У кадиллака отсутствовала задняя дверца, и я легко могла забраться на мягкое сиденье, обитое потертой крашеной кожей, и лёжа пытаться рассмотреть что-нибудь через плотную ткань откидной крыши. Нет, даже не пытаться, а скорее представлять, что лежу в палатке за тысячи километров отсюда, лучше на другой планете, и если все же открыть верх, за ним обязательно окажется самое бесконечное звездное небо. Бывало, я засыпала в своей “палатке”, и так как меня никто не искал, в запасе были нескончаемые часы, чтобы насквозь пропитаться парами бензина и машинного масла. Этот запах был в моих волосах, на коже, наверное, даже под кожей. Он не вымывался неделями, пока одним днем гараж не опустел. Запах со временем вымылся, а я так и не узнала, куда исчезла моя “палатка”.

Я поморщилась, закрывая нос рукавом вязанного свитера. Этот запах, эти воспоминания — они не должны были быть здесь, где угодно, но только не здесь. Стеллажи, хранящие десятки и сотни мелочей из истории школы, книги, коробки, дощатый пол — всё, что ранее несло лишь пыль, затхлость и обычный чердачный смрад, теперь насквозь было пропитано горючей жидкостью. Казалось, прошла целая вечность до того, как последняя капля перелилась на одну из коробок со старыми микроскопами. Все еще дыша через рукав, я выбросила очередную опустошенную пластиковую бутылку в сторону. Я не слышала, приземлилась ли она, ведь в ушах барабанной дробью отбивался пульс, и не видела куда, ведь весь чердак, и так погружённый в сумерки, отражался в моих глазах туманными и нечеткими образами.

“— Чёрт! — Мысленно выругалась я, отводя от лица руку и оглядываясь по сторонам, чтобы удостовериться, на самом ли деле все запасы были израсходованы. — Как я могла пропустить диван? Почему взяла так мало? Я же всё рассчитала!”

— Что происходит, Фрэнки?

Голос, от которого позвоночник забывает, что обязан держать тело, голос, от которого мозг отказывается обеспечивать любые жизненно важные процессы и больше не откликается на команды. Я не должна была оборачиваться; я была обязана бороться с этим чувством, как боролась со всеми другими чувствами, пока реализовывала эту безумную идею.

— Я нашёл записку…

— Ничего не говори! Я просто хочу избавиться от этого. Понимаешь?! Я больше не могу… Всё это время, наивно полагая, что всё закончилось еще тогда, я думала, я надеялась!.. Но продолжала видеть тебя везде, во всём! Почему я продолжаю видеть тебя? Почему это происходит? Почему я безумна?

Меня пробрала мелкая лихорадочная дрожь, показалось, что температура на чердаке мгновенно упала в несколько раз. Я умолкла, потому что не могла более выдавить и слова. Из легких словно выкачали сразу весь воздух. И как я могла думать, что справлюсь?

— Ты не безумней остальных.

Его вечно холодные пальцы осторожно коснулись моих плеч, но из-за собственного состояния мне довелось почувствовать это не сразу. Как в замедленной реакции я отскочила в противоположную сторону, впервые оборачиваясь и еле сдерживаясь при взгляде на его лицо и глаза, что были в миллион раз чернее самого темного угла чердака.

— Почему в записке ты сказала, что хочешь встретиться этой ночью в раздевалке? — Его лицо, эти идеальные черты, что не отпускали меня во сне и наяву все эти месяцы, исказила гримаса боли. Я не верила ей, не собиралась верить ему и ни единому его взгляду или жесту. — Что происходит, Фрэнки?

— Я хочу всё исправить, Тейт. Если я не безумней остальных, то почему… — Я запнулась, обхватывая себя руками в мнимой надежде хоть немного согреться. — Почему ты мне столько врал, когда обещал говорить только правду?

— Я пытался уберечь тебя! Я не хотел, чтобы всё обернулось так…

— Всё обернулось… так?! — В попытке мрачно усмехнуться, у меня вышло лишь какое-то сиплое карканье. Жалкое зрелище. — Кто ты такой, Тейт? Что ты такое?! А кто я, а? И как всё обернулось?! Отвечай же мне мою правду!

Я видела, как сжались его кулаки, как насупились светлые брови и насколько глубже стали черные кратеры — его глаза. Медленно создавалось такое чувство, что я бумажная салфетка, которую разрывают на тысячи мельчайших кусочков, разбрасывают и топчут. И отчего все еще теплилась надежда, что это существо может склеить мою разодранную двухслойную душу?