Will. Чему может научить нас простой парень, ставший самым высокооплачиваемым актером Голливуда

Я наконец повернулся и встретился с ней взглядом. Я был совершенно уверен, что так и хочу поступить, пока она не сказала это именно так, поставив акценты именно на эти ключевые слова. Жена, семья, дети, Рождество — после этих слов я стал просто уверен, не совершенно.

— Если тебя так задевает игра в «Монополию», тебе не стоит в нее играть, Джада, — в шутку ответил я.

Джада кивнула, медленно взяла кубики в ладонь, потрясла их дольше, чем было нужно, явно пытаясь дать мне шанс передумать. Но я уперся как бык.

Она кидает кубики в центр поля. Мифическая вероятность в 13.89 % стала реальностью на все 100 %.

Четыре и два.

Джада вручила всю свою собственность банкиру-Джейдену, поцеловала на прощание Уиллоу, погладила Трея по голове и отправилась спать.

Да, дорогой читатель, сейчас мне все понятно. Но в то время я работал на совершенно другой операционной системе. Тогда я мыслил следующим образом: как тренируешься, так и будешь драться. Мне казалось, что ради Джады и семьи я был обязан мыслить так и никак иначе. Ради них я должен был думать, как победитель. Ради них я должен был тренировать свой боевой инстинкт. Я был афроамериканцем в Голливуде — чтобы оставаться на высоте, я не мог оступиться ни разу.

Я всегда должен был быть идеален во всем.

У меня ушли долгие годы на то, чтобы понять — на самом деле Джада не играла в «Монополию». Она проводила время с семьей и наслаждалась нашей компанией. Видимо, один я играл в «Монополию». С тех пор я обновил свое программное обеспечение и разработал новую функцию: никогда больше не попадаться ей на глаза с «Монополией».

Папуля научил меня игре в шахматы, когда мне было семь. Когда наступало лето, мы играли с ним почти каждый день. Он выносил доску на заднее крыльцо и постоянно сновал туда-сюда между игрой и грилем. Иногда он играл против нашего соседа, мистера Джона. Со мной он тоже играл, как со взрослым — папуля не считал, что детям надо давать поблажки. Он видел в этом только негативное влияние на детское развитие и их будущую способность выживать в мире. Он уделывал меня игру за игрой, месяц за месяцем, мат за матом, год за годом, пока мне не исполнилось тринадцать.

Ни за что не забуду тот момент. Он обучил меня шахматному дебюту под названием «итальянская партия», или «джоко пьяно». Я много использовал эти ходы. Но сам я тем временем научился играть «испанскую партию» (или «дебют Руи Лопеса»), с которой он был не так хорошо знаком. С этого дебюта игра развивалась спокойно примерно до середины. У меня получалось сохранить сильную позицию. И папуля это понимал. Он больше не бегал к грилю, не отпивал виски из стакана. Он даже не прикасался к своей длинной сигарете, которая так и тлела в пепельнице.

Абсолютная тишина. Абсолютное внимание к каждому ходу.

Папуля безжалостно нападал на меня. Он всегда говорил:

— Суй фигуры противнику прямо в глотку! Прямо в глотку суй!

Но тем вечером он так не говорил. Сначала он отступил слоном, а затем судорожно стал уводить коня, пытаясь защитить короля.

Был мой ход. Я видел, что сейчас произойдет.

А он не замечал.

Я замер.

Я сидел над доской, сердце колотилось в груди, шли минуты. Я не мог заставить себя совершить фатальный ход.

— Вот черт, — проворчал папуля.

До него наконец дошло.

Папуля посмотрел мне прямо в глаза. Он знал, что я не решаюсь на ход вовсе не потому, что не вижу его. Он понимал, что мне просто страшно.

— Ходи давай, — сказал он.

Я взял своего коня и опасливо поставил на нужную клетку. Бархатная подложка фигуры опустилась, как топор палача.

— И что это? — спросил он.

Я не мог заставить себя это выговорить.

— Э-э-э, шах?..

— Ты сам прекрасно знаешь, что это никакой не шах. Что это?

— Мат?..

— Что ты меня-то спрашиваешь? А ну, говори нормально!

— Мат.

— Вот именно. Молодец.

Папуля пожал мне руку, забрал сигарету и стакан и пошел в дом.

Больше мы никогда не играли в шахматы. Я много лет думал, что он на меня дуется. Но, узнав его получше, понял, что он хочет оставить мне идеальное воспоминание о том, как мы с ним в последний раз сыграли. Он хотел, чтобы мое сознание было запрограммировано побеждать и упиваться победой. Моя тренировка с ним была окончена. Я прошел обряд посвящения, и ему было больше нечему меня учить.

— Мне в нашей жизни ничего не принадлежит, — сказала Джада. — Я не хотела так жить. Я хотела спокойно жить на маленькой ферме.

— Я понимаю, но как есть, так есть. Как нам все исправить? Детка, ты можешь делать все, что угодно. Чего же ты хочешь?

Джада в подростковом возрасте обожала музыку жанра металл. У нее был очень необычный музыкальный вкус, и она всегда мечтала играть в группе. Однако в один прекрасный день она все равно умудрилась меня огорошить, заявив, что собирает хэви-метал-группу.