Will. Чему может научить нас простой парень, ставший самым высокооплачиваемым актером Голливуда

А потом истина ударила меня, как пушечное ядро: всем на все плевать кроме своих чувств. Все хотят чувствовать себя хорошо, везде, всегда. Мы выбираем слова, действия и поступки, чтобы испытать приятное чувство. Нет ничего важнее, чем чувствовать то, что нам хочется. И люди определяют, любишь ли ты их, по тому, насколько ты чтишь их чувства.

Вот в чем заключалась запутанная головоломка большинства моих отношений во взрослой жизни. Меня никогда особо не заботило то, что чувствуют другие люди прямо сейчас, потому что я больше переживал об их общем благополучии. Люди вокруг меня постоянно жаловались на то, что я не считаюсь с их чувствами. Когда эта проблема не получала решения, их обида зачастую превращалась в ощущение того, что я их не люблю.

Ради своих любимых я готов броситься в огонь. Я всегда готов положить свою жизнь ради семьи. Но нет, я не всегда обращал внимание на их чувства. Я не доверяю чувствам — они приходят, уходят и меняются, как погода. Они непредсказуемы. Если кто-то что-то чувствует, это еще не значит, что это правда. Как ни странно, если у вас что-то вызвало сильную эмоциональную реакцию, то вы, скорее всего, предвзято относитесь к ситуации.

Собственные чувства для человека весомее любых аргументов, фактов, истин, вероятностей и намерений, и он обидится, если ты проявишь неуважение к этим чувствам. Поэтому, когда мы просим человека мыслить объективно, наш собеседник обижается, что мы к нему не прислушались, хотя он распинался десять минут. Или, если мы говорим: «Посмотри правде в глаза», собеседник думает — вот ты сволочь, я же тебе выложил всю свою правду. Вот еще примеры классических неудачных фраз: «На самом деле», «В конечном итоге», «В действительности», «По сути дела», «Фактически». Скажи любую из них, и дело — труба. Люди воспринимают эти слова как полный игнор того, что они только что сказали, и полное неуважение к их чувствам.

Всем плевать на то, что ты думаешь и что ты чувствуешь. Всех заботит то, что они думают и они чувствуют.

За вопросом «Ты думаешь о моих чувствах?» следуют и другие. Если ты ответил «да», следующий безмолвный вопрос — насколько они тебе важны?

А потом — как ты мне это продемонстрируешь?

И какими своими планами ты пожертвуешь, чтобы мне удалось выполнить мои?

Ты готов поступиться своими мыслями и чувствами, чтобы позаботиться о моих?

В общем, люди хотят, чтобы вы вели себя как-то иначе, чтобы они почувствовали себя лучше. То, насколько вы готовы измениться, докажет им, насколько вы их любите.

Трею было двадцать, Джейдену — четырнадцать, Уиллоу — двенадцать. Я начал экспериментировать со своим подходом к воспитанию, чтобы переоценить мои отношения с детьми с точки зрения заботы и интереса о их чувствах.

Я был прекрасным защитником и добытчиком. Я был превосходным наставником. Но теперь я научился замечать в них скрытые и видимые детские эмоциональные травмы. Утешало лишь то, что я видел, как у меня начинает лучше получаться. В воспитании Трея я вел себя максимально невежественно. Джейдену достался «Папа Уилл 2.0» с небольшим апгрейдом. А вот с Уиллоу, хоть ей и пришлось обрить голову, я не успел наделать непоправимого.

В одиннадцать лет Уиллоу, по сути, ушла из индустрии развлечений. Я знал, что частично в этом виновато внутреннее давление самого бизнеса, но в основном на ее решение повлияло то, что она чувствовала себя беззащитной. Она не могла описать этого словами, но ей не хотелось заниматься тем, что отвлекало бы меня от ее чувств.

Я чувствовал, что моя семья от меня отворачивается, усомнившись в моем лидерстве и даже в моей любви. Однажды за ужином Трей спросил меня:

— Папа, во что ты веришь?

Шери недавно заново открыла для себя церковь. В Христе она нашла утешение и преображение — это было прекрасное и искреннее чувство. И хотя я радовался, что она вновь обрела веру и ориентир, мне было до жути обидно, что она начала сомневаться в моих жизненных решениях. Когда кто-нибудь во взрослом возрасте открывает для себя веру и начинает указывать на твои проступки и способ их искупления, мы в черном сообществе таких называем «святошами». И мало что бесит сильнее, чем когда один из твоих бывших партнеров по грехопадению начинает указывать тебе на нынешние грехи.

Мне нравилось, как Трей относился к Библии — у него была чистейшая душа. Я с радостью обсудил бы с ним Авраама и Исаака, праведность Давида и смысл притчи о Лазаре. Я был открыт к размышлению о жизни Христовой в духовном, историческом и даже мифологическом контексте, если ему, конечно, захочется. Но у меня не было ни сил, ни желания разговаривать о том, что мои собственные решения шли в разрез со Священным Писанием.

— Я верю в Бога, — сказал я.

— Ты уверен?