Will. Чему может научить нас простой парень, ставший самым высокооплачиваемым актером Голливуда

Все было готово к съемке. Я никому не рассказывал, но тогда я втайне тренировался с тренером из УКЛА[5]. Все детство я ненавидел смотреть, как актеры бегают в кино. Я вам ни одного фильма не могу назвать, в котором актер выглядел бы круто во время бега — разве что кроме сцены в «Рокки 3», где Карл Уэзерс бегает по пляжу со Сталлоне. И я пообещал себе, что, впервые побежав перед камерой, я буду выглядеть как профессиональный легкоатлет. Я четыре месяца тренировался высоко поднимать колени и локти. Я был готов.

Пошел первый прогон. Майкл крикнул: «МОТОР»! Машина выскочила на пешеходный мостик, а за ней в кадре пронесся Майк Лоури с видом олимпийского чемпиона по бегу. Спринт на 180 метров, максимальная скорость, локти назад, колени вверх, пушка в руке, рубашка развевается за спиной.

«СНЯТО!»

Майкл Бэй помчался ко мне с другого конца улицы с улыбкой двенадцатилетнего мальчишки, который только что нашел, где его папа прячет порножурналы. Я запыхался. Я все силы вложил в эту сцену. Я стоял, согнувшись пополам, руки на коленях, и пытался отдышаться. Пока Майкл приближался ко мне, я медленно выпрямился.

— Ну, как я выглядел? — спросил я его.

Он шлепнул меня по голой груди и во все горло заорал:

— Я ТОЛЬКО ЧТО СДЕЛАЛ ИЗ ТЕБЯ ГРЕБАНУЮ КИНОЗВЕЗДУ!

Мой развод был долгим, глупым и бессмысленным. Я не послушался совета Куинси Джонса. Я торговался за каждый цент, оспаривал все предложенные варианты. Удивительно, как быстро любовь может перерасти в судебный процесс. Но четыре утомительных месяца спустя окончательные бумаги были составлены, осталось лишь их подписать.

Мы с Шери в это время почти не общались. Поэтому, когда она захотела со мной поговорить, я даже удивился.

— Я несколько месяцев хожу к психотерапевту, — сказала она. — Я пыталась понять, как сделать весь этот процесс менее болезненным для нас обоих. И я трезво взглянула на саму себя.

— Угу, — пробурчал я, пытаясь понять, к чему это все.

— Я поняла, что не сделала все возможное для нашего брака. И ты тоже. Понимаю, что мы уже практически развелись, но у нас с тобой сын. Мне кажется, ради него мы обязаны постараться сохранить семью.

Я не мог поверить своим ушам. И что же мне с этим делать? Мы с Джадой любим друг друга. Но если у меня есть шанс спасти семью… Как я мог отказаться?

Я ответил, что мне нужно подумать.

Затем я немедленно позвонил Джаде и все ей рассказал. Она ни слова не сказала в ответ. Я слышал, что она плачет. Она сдерживала всхлипы и слезы, как могла, и от этого было еще больнее. Затем она успокоилась, взяла себя в руки. Прочистила горло. И заговорила:

— Шери права. Вы обязаны сделать все, чтобы ребенок жил в любящей семье. Я выросла без родителей. Я люблю тебя. И мне очень тяжело это говорить. Но я ни за что не пожелаю Трею такой судьбы. Вы с Шери должны решить эту ситуацию.

Меня потрясла самоотверженность Джады, ее готовность отказаться от собственного счастья ради того, что казалось ей правильным. Несмотря на слезы и разбитое сердце, она утешалась любовью и добротой.

Я взял ручку и подписал бумаги на развод.

Глава 14 Взрыв

Мы с Джадой выбились из сил. Прошедшие две недели я пахал как никогда в моей карьере — работать приходилось по шестнадцать часов в день без выходных. Я был вымотан.

Телефон зазвонил в три часа ночи. Звонки посреди ночи всегда отстой — значит, кто-то угодил либо под арест, либо в больницу, а то и хуже.

— Але? — ответил я слабым скрипучим шепотом.

— ПАЦАН, ТЫ ВИДАЛ, КАКИЕ СБОРЫ? — проревел голос на другом конце провода.

— А? Папа? Ты о чем?

— ТЫ, БЛИН, ВИДЕЛ, СКОЛЬКО ДЕНЕГ СОБРАЛ ТВОЙ ФИЛЬМ? — уточнил папуля.

Только что состоялась премьера «Дня независимости». В Филли было только шесть утра, а фильм уже побил все мыслимые рекорды по сборам. Эта новость гремела на весь мир.

— Пап, три часа ночи…

— ТЫ ВИДЕЛ ХРЕНОВЫ ЦИФРЫ ИЛИ НЕТ? — настаивал он.

— Нет, пап, еще не видел. Джей-Эл мне потом…

— Я ведь говорил тебе, помнишь?! Везения не существует. Ты сам вершишь свою судьбу. Помнишь, как я тебе это сказал?

— Помню, пап. Давай попозже…

— Ты помнишь, помнишь? Нет никакого везения! Только то, чего ты сам добиваешься? Помнишь, да?

— Конечно, помню, пап! Ты все время это повторяешь. Давай потом…

— Помнишь, сын?! Я говорил, везения-то не бывает! Везение — это подготовка и удобный случай! Помнишь, я ведь говорил тебе?!

— Да, папа! Помню!

— Ну так вот, херня это все! Я таких везучих засранцев, как ты, в жизни не встречал!

Мы с папулей за всю жизнь так не смеялись, как в тот момент — нас просто накрыла волна истерического хохота, которая затем превратилась в хихиканье, а потом обратно в истерику. Целые годы разлада между нами стали не то, чтобы оправданы, но каким-то образом сглажены, очищены волнами смеха. Мы просто смеялись, ничего не говоря, добрых десять минут.