Wo alle Strassen enden (СИ)

Его очень занимала судьба Марии. Он отчаянно хотел ей помочь, но не представлял себе, что может сделать — запертый и скованный.

Наконец дверь с противным лязгом отворилась и на пороге появился Фукс.

— Итак, арбайтсляйтер Веберн, — он усмехнулся. — Что тут у вас… Зараженные. Содействие доктору Адлеру. Скажите, что вам известно о проекте “Сверхчеловек”?

Готтфрид неверяще покачал головой. Он-то думал, его обвиняют в хранении антипартийных материалов, как то дневник его отца, а выходила какая-то форменная чушь.

— Ничего, — он растерянно пожал плечами.

На лице Фукса отразилось разочарование.

— Пойдем дальше. На нижних уровнях, когда на вас и на оберайнзацляйера Берга напали зараженные, вы обещали им рецепт антирадина. Откуда он вам известен?

— Он мне не известен! — выпалил Готтфрид.

— Тогда отчего вы говорили, что знаете его?

— Да если бы вам угрожали такие страховидла, вы бы тоже пообещали им хоть ночной горшок фюрера принести!

— Не хамите, Веберн. И не поминайте фюрера всуе. Особенно, — он поднял взгляд на камеры, — здесь. Итак, вы утверждаете, что блефовали? — на лице Фукса заиграла странная улыбка.

— Так точно!

— Именно поэтому, согласно досмотру и описям у вас в лаборатории недостача реактивов, из которых можно синтезировать антирадин?

— Что, простите? — Готтфрид потряс головой, ощущая, что еще немного, и ледяной пот закапает с кончиков его пальцев.

— С чем вы работали в лаборатории? — гавкнул Фукс.

— Я вас не понимаю, — покачал головой Готтфрид. — Все отчеты сданы своевременно.

— Да, только вот согласно отчетам, вы не работали в таких объемах с источниками радиации, Веберн. Ваши отчеты и отчеты дозиметристов не сходятся. Не проясните ли вы ситуацию?

— Откровенно говоря… — Готтфрида трясло. По спине градом тек пот, челюсть сводило, но он старался удержаться из последних сил. — Нет. Я попросту ничего не знаю. И хотел бы ознакомиться с результатами расследования, которое вы проведете. Вы же, я надеюсь, проведете его? Это моя лаборатория.

Он почувствовал, что его тошнит. Еще немного — и его вывернет наизнанку прямо на и без того покрытый подозрительными разводами пол. Бурыми разводами. Не думать о том, что это просто кровь впиталась в серый камень, не выходило.

— Вы знали, что Мария Вальдес — член экстремистской группировки, а также она сотрудничает с советской разведкой?

— Что? — Готтфрид аж подпрыгнул.

Фукс, похоже, счел, что он переигрывает, уж очень выразительно скривился. Готтфрид проклял себя в очередной раз. Но ведь он даже не соврал — доподлинно ни одного, ни второго Готтфрид и правда не знал.

— А что она хотела вас убить?

Готтфрид истерически рассмеялся. Он решил больше не сдерживаться и не играть. Он чувствовал, как горячие слезы текут по его щекам, как бешено стучит сердце в клетку ребер, как желудок выворачивается наизнанку, а по губам течет горькая желчь.

— Не хотите сотрудничать, — тяжело вздохнул Фукс. — А жаль… Такой талантливый ученый. Был. Придется с пристрастием.

— По… Почему? — Готтфрид поднял голову. Перспектива допроса с пристрастием чертовски испугала его. Тем более он видел инструменты.

— Видите ли, арбайстсляйтер Веберн… Согласно показаниям некоторых людей, в том числе Вальтрауд Штайнбреннер, Бруно Штайнбреннера, Магдалины Вронски, Тило Шутца и Алоиза Берга, у нас иные сведения.

Последнее имя было точно удар под дых: у Готтфрида разом выбило весь воздух из легких и теперь он напоминал себе рыбу, выброшенную на берег — должно быть он так же смешно разевал рот, силясь вдохнуть.

— Что ж… Не хотите говорить со мной, к вам придут другие. И они не будут столь вежливы, как я.

— Но я все сказал! — крикнул Готтфрид, не веря уже сам себе. Если у них были показания Алоиза…

На мгновение Готтфрид почувствовал, как падает в пропасть. Что же они сделали с ним? Что эти сволочи сделали с Алоизом?!

Фукс отмахнулся и вышел. Готтфрид вцепился скованными руками в волосы на макушке и завыл в голос. Его тошнило, он отчаянно хотел в туалет. Он осмотрелся в камере. Теперь предназначение углубления со сливом в углу стало ему яснее. Он скривился, глядя на то, насколько сток окрасился в бурый — должно быть, туда сливали и кровь. Готтфрид счел, что уж лучше глаза камеры застанут его за этим действием, чем он позорно обмочит портки во время допроса. Впрочем, наверняка он их и так обмочит.

Он мерил шагами камеру, гадая, когда же к нему придут. Он считал удары сердца — и уже минимум трижды или четырежды сбился со счета. Когда дверь наконец снова скрипнула, он едва не закричал от неожиданности.

В камеру втолкнули Марию и тут же заперли за ней дверь.

— Готтфрид! — она бросилась ему на шею — точно так же, как и он, со скованными руками, встрепанная, с запекшейся кровью в волосах и разбитой губой.

В душе Готтфрида поднялась буря.

— Что они с тобой сделали… — он коснулся пальцем ее губ.

— Ерунда! — она опустилась на ледяную кушетку. — Ты жив и цел.

— Здесь камера, — указал он наверх.

— Знаю, — отмахнулась она. — Мне не вырваться, Готтфрид. Мои преступления доказаны. Но ты-то чист.

— Если тонуть — так вместе.