XX век как жизнь. Воспоминания

Разрушались известинские традиции. Мы привыкли раз в две недели собираться для творческого разговора о содержании газеты. Разговора нелицеприятного, так как доставалось всем. И разговора полезного, ибо он делал каждого участником общей работы. Пытались возобновить эти «летучки». Но они утратили смысл, потому что пришедшие журналисты не хотели «обижать» друг друга, а начальство, как можно предположить, боялось будить активность «наемной рабочей силы».

4 ноября 1998 года в «Литературной газете» появилось интервью с главным редактором газеты «Известия». Главный тезис Кожокина: нам денег никто не даст, мы должны их сами зарабатывать. «Отсюда проистекает множество следствий. Одно из них — невозможно далее сидеть поодиночке в огромных кабинетах, пить чай, курить трубку, смотреть в окно и думать о вечном. Нужно бегать. И самое главное — нужно успевать думать на бегу. И нужно успевать писать…»

Самый огромный кабинет в «Известиях» принадлежит Кожокину. Он сидит там за столом и не бегает. Соответственно, и думает сидя. «Отсюда проистекает множество следствий». Тот, чья профессия — зарабатывать деньги, вполне может не бегать и сидеть поодиночке. Потанин же не бегает. Или — Алекперов. Выходит, по Кожокину, бегать должен тот, чья профессия писать. Ему же рекомендуется сидеть не в отдельном кабинете, а в кабинете, так сказать, «коммунальном», в кругу себе подобных. Начинаю рыться в памяти. Был знаком со многими известными журналистами — и у нас, и даже там, «у них». И никто из них не работал «по Кожокину». Сидели в своих кабинетах, пили — кто чай, кто кофе, кто еще что-нибудь, курили — вплоть до сигары! Смотрели черт знает куда. И писали. Неплохо писали. Не всегда быстро, но всегда серьезно.

А как же Кожокин? Он что, не понимал этого? Прекрасно понимал. Но ему нужно было избавиться от известинского наследства, от независимо мыслящих людей, от журналистов, привыкших работать не на бегу. Ему нужны были послушные, думающие и пишущие на бегу поставщики читабельных материалов. Такие журналисты существовали и существуют. Они, особенно если талантливы, — нужны, просто необходимы. Как всегда, вопрос в мере. Между серьезностью и читабельностью, между основательностью и дешевкой. Выбор Кожокина был ясен…

Мой — тоже. Как раз 4 ноября, — уже купив и прочитав «ЛГ», — я не только не бегал по Пушкинскому скверу, но совершенно нагло сидел там на здоровенной красной софе и подвергался фотографированию. Немецкий мастер фотографии Хорст Вакебард реализовывал свой проект «Универсальная софа». Вот уже более двадцати лет он возит по миру свою софу и фотографирует на ней выдающихся, с его точки зрения, представителей разных стран. Называет: Питер Устинов, Джимми Картер, Иегуди Менухин… Теперь дошла очередь до «российской галереи».

Помню, срывался мелкий осенний дождичек, на софу норовили усесться проходившие мимо москвичи, не хватало света… Но победил немецкий Ordnung. Вся процедура заняла часа два, так что я смог сидя продумать тезисы своего нового начальника. Огорчился. Но, поднявшись с софы, перешел в свой кабинет и стал, опять же сидя, что-то сочинять для «Известий».

* * *

И не только для «Известий». Поскольку меня, как сидящего в огромном кабинете и смотрящего в окно, потихоньку стали притормаживать, пришлось писать в другие СМИ. Приближался конец года. Зализывали раны после кризиса. Мой материал (Интерфакс-АиФ. 1998. № 49) назывался: «Реформы умерли. Да здравствуют реформы!»

Я писал о том, что экономическая политика ельцинских правительств запуталась в полумерах, непоследовательности, недальновидности. Плана уже нет. Рынка еще нет. Спекулируя на трудностях повседневной жизни, на кричащих противоречиях, коммунисты перешли в наступление. Раскручивается процедура импичмента президента. Правительство Примакова сдвинуто к левому центру. Идет яростная атака на свободу слова. Взят под защиту антисемитизм.

Перед правительством Примакова объективно стоит задача избавиться от монетаристских, неолиберальных излишеств. От Фридмана и Хайека надо отступить к Кейнсу. Не к Марксу, как хотели бы коммунисты, а к Кейнсу. Без Госплана и Госснаба. Государство не должно, — если не говорить об исключениях, — поднимать экономику. Оно должно создать условия, в которых экономика могла бы подняться сама. Условия эти элементарны. Четкие, одинаковые для всех, стабильные правила игры на экономическом рыночном поле. Твердые, надежные гарантии частной собственности. Налоги, не удушающие, а стимулирующие предпринимательство. Таможенные тарифы как элемент не фискальной, а экономической политики. Решительное обуздание криминальных структур.

Сумеет ли Примаков пойти по такому пути? Трудности огромны. Вне правительства — «старые левые». Внутри правительства — «тяжеловесные» биографии премьера и части министров. Не всем удается прорвать горизонты ментальности, сложившейся в брежневские и горбачевские времена.

Отравление историей вылечить непросто. Вспоминаются пронзительные стихи Павла Григорьевича Антокольского: