XX век как жизнь. Воспоминания

— Брось ты это. Ерунда. Ну, был веселый. Я это сам люблю.

Андропов обещал «обстоятельно» поговорить в спокойной обстановке, то есть в Москве. Буду ждать…

Обед был назначен в «шалаше». Роскошный деревянный дом в лесу километрах в сорока от Завидова. Камин. Волчьи шкуры. Лакированные пни вместо стульев. Брежнев уложил двух кабанов. Ужин с хоровым пением.

«Сегодняшний день как-то снял неприятный осадок. Но не совсем, конечно».

Запись 26-го. Пономарев и Андропов с утра уехали. Брежнев — на охоту. А мы сидели и до вечера «ловили блох» в тексте.

Писание ответственных документов, тем более в присутствии начальства, создает излишне напряженную, перенасыщенную ответственностью атмосферу. Чтобы уменьшить психологический груз, занимались стихоплетством[8]. В качестве примера — презентация участников.

Товарищ Брежнев строго правил
(своих речей и стиль, и слог).
Он нас доклад писать заставил
И хуже выдумать не мог.

О, боже мой, какая скука,

С тоскою глядя друг на друга,
Слова и фразы тасовать
И думать: «Мамочка ты мать!»

Пономарев в душе зевает,

Но внешне сух и деловит.
Он неуклонно сохраняет
Глубокомысленнейший вид.

Андропов жалобно вздыхает.

В уме бутылки он считает.
Найти он хочет место, где
Доклады пишут на воде…

А где же Демичев? — В лесу!

Стоит с винтовкой на весу
В порядке дружеской нагрузки —
Обеспечения закуски.

Арбатов интенсивно мыслит.

Он, как всегда, предельно прост:
Интеллигентным пальцем чистит
Интеллигентнейший свой нос.

Загладин гладок и приятен.

По существу он необъятен.
Как необъятен сей доклад,
В котором целый мир объят.

Вот Иноземцев поднял руку.

Он представляет здесь науку.
И, как ученый, должен знать,
Кому, чего и как писать.

Расстроен Бовин. Между строк

Он видит кабанячий бок.
Он ест его — увы! — глазами,
Печально шевеля усами…

* * *

Следующий, 1967 год в речевой системе координат был годом юбилейным, годом 50-летия Октября. Но для меня он начинался совсем в другом ключе. Как ни крути, диссертация не помешает. Надо было готовиться к защите. Это означало окончательно распрощаться с бесконечностью и найти тему среди конечных процессов и явлений. Тему подсказала жизнь. Идеологическая пропасть, долгое время разделявшая коммунистов и социал-демократов, стала постепенно сужаться. Причем не социал-демократы превращались в коммунистов, а коммунисты начали двигаться в сторону социал-демократов. Это было интересно. И это было в русле моей работы. Начал собирать материал и старался каждую свободную минуту складывать в диссертационный ящик.

Брежнев стал проявлять интерес к 50-летию где-то, по-моему, в мае. Начало июня встретили на даче Горького. В краткой беседе с Брежневым сымпровизировали примерный план и отправились на природу.

Помешала война на Ближнем Востоке. Разгром израильтянами наших арабских друзей поставил Советский Союз в трудное положение. Срочно был созван пленум ЦК. Диссонансом прозвучало выступление первого секретаря МГК КПСС Николая Григорьевича Егорычева, который выразил сомнение относительно нашей обороноспособности. То есть вторгся в личную епархию генерального секретаря. Егорычева дружно отмутузили и отправили послом в Данию. Ходили разговоры, что за Егорычевым просматривается фигура Шелепина («железного Шурика», как его называли, имея в виду склонность Шелепина к «наведению порядка»).

После всплеска антисионистских эмоций жизнь вошла в юбилейное русло. Но в русло явно неспокойное. Мы оказались в центре интриг и всяких завихрений.

Аппарат протестовал против самого состава группы. Она включала в себя Н. Н. Иноземцева, директора Института мировой экономики и международных отношений, Г. А. Арбатова, руководителя группы консультантов отдела ЦК, В. В. Загладина, заместите ля заведующего международным отделом ЦК, и меня, консультанта отдела. Нашим командиром был определен А. М. Александров-Агентов, помощник Брежнева. С точки зрения аппарата, особенно отделов пропаганды и науки, широкая, многогранная тематика выступления, корпоративная цековская этика требовали подключения к работе над юбилейным докладом гораздо более широкого круга лиц.