«Дорогая Пташка,
Вчера приехал сюда в Сочи, чтобы перед Москвой немного погреться после кисловодских дождей и холодов. Обещали мне устроить комнату, но ввалился на гастроли Московский Малый театр и занял всё, что возможно. Говорят, комната будет сегодня или завтра. (….)
Я ужасно взволнован войной, которая разразилась так стремительно (…) Разрушение польских городов – я так ясно вижу их перед собою, и Краков, и Варшаву, и Познань. Воображаю, что творится в Париже! Надеюсь, Мэмэ ещё на даче. Интересно, закрылось ли издательство и где рукопись моего виолончельного концерта. (…)
Получил вчера твою телеграмму и телеграфировал сегодня тебе. В Москву аэропланы не летают или летают неважные. (…) то есть приеду в Москву 14-го. А ты?
(…) Знакомых пока немного: Фишман, Михоэлс (ехал со мною из Кисловодска), Охлопков, Каменский (ленинградский пианист). (…)
Я дооркестровываю последние страницы V акта и рассчитываю кроме того соркестровать две добавочные вариации для „Ромео“.
(…) Крепко тебя целую. Надеюсь, ты отдохнула и поправилась. Письмами во всяком случае ты себя не утомляешь: последнее было от 20-го.
Серёжа»
«Читала ли новый закон о воинской повинности?. Это выходит, что Святославу отбывать её через 2 года. Как-то неожиданно рано! Хотя многие говорят, что лучше отбывать её между средней и высшей школой, чем после университета, когда человек уже сформировался. Срок – 2 года для красноармейца и 3 для командного состава, но т. к. командный состав формируется из окончивших среднюю школу, то, вероятно, для Святослава это будет 3. Конечно, во время военной службы он здорово окрепнет, но всё-таки как-то неожиданно!
Целую.
С.»
Решительно невозможно заподозрить в этих письмах никакого коварства или обмана. Очевидно, что Прокофьев, даже если и увлечён, ни о каком разрыве не помышляет. Он слегка пеняет Лине Ивановне на её молчание, – сам-то он пишет чаще. Война. Польские города. Рукопись виолончельного концерта. Работа. Срочная оркестровка. О воинской повинности. Странно читать о том, что знаменитому отцу и в голову не приходит мчаться хлопотать об освобождении Святослава от воинской службы, как это было принято у «особенно равных» большевиков. Вместе с тем он со свойственной ему дотошностью проник во все тонкости правил призыва, и видно, что обеспокоен. Но отлынивать не считает возможным.
Кончились летние месяцы, для Прокофьева насыщенные работой, для Миры – внешне романтической, а по существу упорной борьбой с целью завоевания, для Лины – хлопотами о новой квартире, заботами о детях и купанием в море.
Шёл к концу 1939 год. Мира Александровна заполняет оставшиеся месяцы занятиями в институте, встречами, как она выражается, «с приятельницами». Готовится к экзаменам.
Идут сталинские чистки.
У Сергея Сергеевича в декабре должна состояться в Ленинграде премьера его балета «Ромео и Джульетта», хотя изначально планировалась в московском Большом Театре. Препоны ставятся ему на каждом шагу. Он отправляется в Ленинград. Премьера состоится там позже, в январе.