Но в дорогу! И Сергей Сергеевич помчался. Он нашёл скорость, с которой они ехали – примерно 54 км в час – прекрасной, – и к трём часам, не без лёгких приключений, прибыли домой. Водитель заснул как убитый.
В труде и размышлениях шла работа Прокофьева над «Игроком». Всё было обдумано им во время сочинения музыки, но оставалось выписать миллионы нот. Оркестровал спиритический сеанс. «Масса убухано хорошей музыки на сюжет, за который я теперь ни за что бы не взялся. И за „Игрока“ не взялся бы. На днях Пташка читала „Игрока“, с которым не была знакома, а я перелистывал его. Год его написания совпадает с годом открытия Christian Science, и подумать, что в тот момент, когда в Америке создавалось величайшее учение, наш русский гений метался между шалой женщиной и игорным столом, и затем стремительно строчил роман о том и о другом!»
Напряжённая работа над «Игроком» день за днём шла до 29 февраля уже следующего, 1928 года. И закончив сочинение, Прокофьев написал:
29 февраля (1928)
«Кончил оркестровку „Игрока“, а следовательно, вообще оперу, так как оставшийся кончик клавира не в счёт: кончается опера с окончанием партитуры. Хороший день для окончания большой вещи: 29 февраля случается лишь раз в четыре года!»
В Ройяне всё было подчинено работе, и не только над «Игроком». Делал клавирные переложения, «Огненного ангела», правил партитуру. «Хочется написать светлую симфонию. Вообще планов масса».
Лина металась между Святославом и родителями. Avi мучили приступы грудной жабы. Ольга Владиславовна отвергла Christian science. На океане бушевала буря, волны вздымались у самого сада.
Всё же с появлением родителей освободились руки, и появилась возможность вместе с друзьями совершать дальние автомобильные поездки. Байонна, Биарриц – роскошный курорт, – Прокофьев не преминул заметить, что во время премьеры «Стального скока» в Париже Луначарский пребывал именно там, – очаровательный Сен-Жан де Люс. Возвращались домой, где Мэмэ встречала Сергея Сергеевича и Лину со Святославом и маленькой дочкой Боровского, Наташей – родители получили детей в отличном состоянии. И снова вихрь дел налетел на композитора. Утром «Игрок», днём клавирное переложение и корректура Симфонии.
Купались, подправляли мелочи в автомобиле, совершенствовались в Christian Science, изучали шахматные партии.
Сентябрь. Погода какая-то невыразительная. Ни жарко ни холодно. Опять «Игрок» до одурения, затем прогулка в автомобиле, и Пташка правила. Вечером Christian Science и дневник.
Прокофьеву прекрасно работалось в Ройяне, гладко, легко. Как-то после отъезда друзей Ольга Владиславовна сказала: «Отчего бы вам не остаться здесь месяц-два, если нет специальных дел в Париже, а в Рояйне можно найти квартиру очень дёшево», Прокофьев имел неосторожность поддержать это мнение. Пташка разрыдалась: она никак не думала, не ожидала, что всё кончится жизнью в провинциальном городке. Сквозь слёзы выкрикивала эти несуразности и испортила вечер. Так что партию Алёхин-Капабланка, которую собирались изучать вместе, Прокофьев просматривал в одиночестве. Через день-два снова зашёл разговор о квартире в Ройяне, и Пташка так рассердилась, что решили эту ночь спать в разных комнатах, «чтобы не мешать друг другу». Но посреди ночи Пташка, сославшись на то, что кто-то ходит за окнами, и она даже слышала звук велосипедного звонка, в целях безопасности вернулась на супружеское ложе, а Сергей Сергеевич для пущей надёжности запер дверь на ключ.
На другой день уже расстраивались вместе: Алёхин проиграл Капабланке вторую партию после того, как первые шесть «держался с ним на равной ноге».
Установилась замечательная тёплая погода, и Прокофьев уговорил хозяина немного продлить срок. Вечером сидели вдвоём с Линой у океана и наблюдали, как солнце погружается в него огненным шаром.
Пройдёт ещё много времени, прежде чем Прокофьевы, наконец, снимут квартиру на улице Аюи, которая и станет их последней и окончательной квартирой до отъезда в СССР в 1936 году. Лина с удовольствием описывала эту квартиру: немеблированную, пятикомнатную, с холлом-передней. Впервые сами обставляли своё жильё, – Лина признаётся, что переезжать каждый год больше было бы невмоготу. С увлечением покупали и заказывали мебель. Обставляя кабинет Сергея Сергеевича, тщательно выбирали не только стол, но и кресла «для обдумывания».