XX век представляет. Избранные

Кстати, американские «паломники» в СССР удивительно часто находили в людях 1930-х годов – а Жженов был человеком 1930-х – от Охлопкова до Фадеева – что-то очень родное, американское.

Ах, «не американец»? И обидно, и смешно: черный юмор судьбы. Жженов провел в «амплуа» «американского шпиона» 17 лет. В поезде на Дальний Восток со съемочной группой «Комсомольска» (1938) Герасимова закорешился американский военно-морской атташе и, разумеется, матерый разведчик – во Владивосток шла американская эскадра – как бы невзначай «загудел» с молодыми актерами, стрельнувшими у него сигарет. Уже в Москве Жженов то ли просто раскланяется с ним в Большом театре, то ли поддержит приятельские отношения. Некий в будущем известный актер донесет. Жженов узнает – но не назовет – его имя из дела, присланного анонимным поклонником-чекистом. Приговор гласил: Жженов сообщал атташе о морально-политических настроениях киношников, количестве оборонной продукции ленинградских заводов, строительстве Комсомольска-на-Амуре.

За «русопятость» Жженов отомстил – и как отомстил! Роль, которую он считал лучшей, вторая после Тульева, вершина его карьеры, – Вилли Старк во «Всей королевской рати» (Александр Гуткович, Наум Ардашников, 1971). Демагог, коррумпированный губернатор южного штата, потенциальный Гитлер, которого можно остановить только пулей. Ничего общего с картонными янки из иных фильмов, закидывающих ноги на стол и обращающихся к девушкам «бэби». Только жуткая магия расчетливого безумия, только религиозно-коммерческое безумие американской глубинки. «Кровь! Я вижу кровь на луне! Дайте мне топор!» – от митингового камлания Старка пробирает дрожь.

Жженов – самый «американский» советский актер. Он обладал тем же мощным даром присутствия на экране, что и Богарт, и другие звезды голливудского золотого века: Джеймс Стюарт, Роберт Митчем. Даже если говорил прописанные в сценарии банальности, даже если просто находился в кадре, приносил в него ощущение значительности: пластикой сжатой и готовой в любой момент распрямиться пружины, взглядом, интонациями. Значительности не происходящего на экране, а жизни, судьбы. В нем, как и в этих американцах, было физически ощутимое знание чего-то очень существенного о людях как таковых: горечь, что человек несовершенен, горечь собственного несовершенства, право судить и прощать и сознание того, что судить и прощать человек не имеет права. Он претворил, казалось бы, убитые лучшие годы жизни в профессиональный опыт, чтобы командир «Экипажа» имел право произнести слова, фальшивые в устах любого другого актера: «Значит так… Взлететь нельзя. Оставаться – погибнем. Отсюда вывод: будем взлетать».

Нина Иванова (1934–2020)

Лента новостей сообщила: на 87-м году жизни умерла Нина Иванова, старейшая – ее дебют состоялся в 1944 году – киноактриса России. Но, исходя из безжалостной реальности жизни, ушла из жизни не актриса, а медсестра на пенсии Нина Иванова. С начала 1990-х она работала в онкологическом отделении московской больницы № 40 и не терпела публичных разговоров о своем кинематографическом прошлом.

Исходя из высшей, метафизической реальности, ушел из жизни символ сразу двух великих эпох советского кино: жестокого военного неореализма и ранней оттепели. Не стало Настеньки из фильма Виктора Эйсымонта «Жила-была девочка» (1944). Не стало училки запорожской школы рабочей молодежи Татьяны Сергеевны Левченко из «Весны на Заречной улице» (Марлен Хуциев и Феликс Миронер, 1956).

Ее киносудьба началась с магического вопроса «Девочка, хочешь сниматься в кино?». Московская школа, где училась девятилетняя Нина, соседствовала со студией «Детфильм»: там Эйсымонт и нашел исполнительницу главной роли в первом, до сих пор душераздирающем фильме о блокаде, снимавшемся в только что освобожденном от нацистского кольца Ленинграде.

Война раскрепостила кино, напитав его жестокой искренностью: одним из ее символов и стала Настенька, объясняющая маленькой соседке, что пирожных больше нет, потому что их «Гитлер съел». Видящая в голодных грезах феерический новогодний праздник. Жалеющая раненый при артобстреле клен. Потерянная, замерзающая на невском льду, рядом с прорубью, откуда черпала воду. Раненая, в госпитале, спрашивающая отца, вернувшегося с фронта, ответят ли немцы «за маму», умершую от голода.

Нина, поразительно естественная в бесчеловечных обстоятельствах, о кинокарьере, в отличие от Натальи Защипиной, сыгравшей Катеньку, не думала. Не до того: отец оставил семью, Нине пришлось бросить учебу и работать контролером ОТК на заводе «Кинап», наверстывая образование в вечерней школе рабочей молодежи. Именно такой, в какой будет преподавать ее Татьяна Сергеевна.