Он лукавил и в другом: с подчинением у него всегда не ладилось. Его жизнь – разрыв за разрывом, один сожженный мост за другим. Побег за побегом. Сначала – из ростовского театра в Москву. Потом – из одного московского театра в другой. Его прочили на роль князя Мышкина, но доверяли лишь «кушать подано».
«Вахтанговская корпорация» отравила во мне любовь к театральной жизни: внутренние взаимоотношения в театре строятся на каком-то отвратительном принципе, на том, что одним приходится унижать других.
Что делает актер, когда ему не дают играть? Он выпивает. И пару раз я выпил так основательно, что от меня поспешили избавиться.
В 1973-м – побег в армию, пусть и щадящую: отдельный кавалерийский полк, созданный специально для участия в киносъемках – от театра вообще: он говорил, что испытывал «комплекс Протасова» из толстовского «Живого трупа»: «Мне надо было уйти из жизни». Побеги от женщин. В коммуналке на улице Воровского, где он мыл в очередь полы и бегал к телефону в коридор – придя туда, Параджанов неосторожно воскликнул: «Ты должен здесь умереть!» – Кайдановский оказался после развода с Евгенией Симоновой и прожил остававшиеся тринадцать лет. Побег в режиссуру, наконец: «Я никем не могу быть после „Сталкера“. Это все равно, что, сыграв Христа, взяться за роль главного бухгалтера».
Он гулял сам по себе. Не как та самая кошка, хотя он обожал Киплинга, пел под гитару его «Балладу о дураке», как пел Гумилева, Брюсова, Багрицкого, Дениса Давыдова. Скорее, как рысь или тигр. Печальный демон, дух изгнанья. Он не «включал Мефистофеля» ради сиюминутного эффекта. Не включал, когда схватился голой рукой за лезвие ножа одного из гопников, напавших на подгулявшую актерскую компанию. Резал вены, братаясь с актрисой Валентиной Малявиной. В июне 1983-го ему придется давать показания на процессе Малявиной, обвиненной в убийстве ее гражданского мужа, актера Стаса Жданько. Такого свидетеля советский суд еще не видел. Он справлялся у подсудимой, не помнит ли она, когда его выгнали из Театра Вахтангова. Утверждал: «Во всем виноват Достоевский», героев которого играли и жертва, и подсудимая. Спрашивал истца, можно ли, по ее мнению, сочинить веселый сценарий по Достоевскому. «Суд снимает вопрос о Достоевском», – округлив глаза, с обидой в голосе прекратила дискуссию судья.
Кайдановский обрывал вопросы журналиста категоричным «всё, что хотелось, я уже забыл» или демонстрировал гостям стул, найденный на помойке, с выжженной надписью: «Бойся дедушки Кондратия». Красил стены своей комнаты в черный цвет для съемок короткометражки «Иона, или Художник за работой». Чередовал виртуозную матерщину с философскими спорами. Божественно небритый, в белоснежном костюме, гулял в ресторанах, декламируя стихи.
Органичную дикость эгоцентричной и неотразимой натуры объясняли «аристократизмом». Кто лучше всех сыграет Воронцова в «Бриллиантах для диктатуры пролетариата» (Григорий Кроманов, 1975) и «беляка» Зимина в «Пропавшей экспедиции» (Вениамин Дорман, 1975)? Графа Корнеева в «Драме на охоте» (Борис Ниренбург, 1970), Астлея в «Игроке» (Алексей Баталов, 1972), обитателя богемного Парижа в «Под крышами Монмартра» (Владимир Гориккер, 1975), Филиппа Ломбарда в «Десяти негритятах» (Станислав Говорухин, 1987)? Режиссеры не сомневались: Кайдановский. Сам он уверял, что сыграл 108 белых офицеров. И это при том, что за всю жизнь снялся в 50 с небольшим фильмах.
Но так и не сыграл Ван Гога, на которого действительно был похож, о котором написал сценарий. Андрей Кончаловский вырезал из «Дворянского гнезда» (1969), говорят, ошеломительный эпизод с Кайдановским в роли певца Яшки Рядчика. Пырьев не утвердил на роль Алеши Карамазова, Кулиджанов – на роль Раскольникова, Масленников – на роль Шерлока Холмса. Рогожин в постановке «Идиота» Тарковским остался мечтой. На съемки «Ностальгии» не отпустили, кажется, за аморалку: разводы, драки. Он обожал декабристов, но никто не предложил ему сыграть Пестеля или Лунина.