XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Второе обстоятельство – успехи Гитлера и укрепление его идеологии. На этом фоне коммунизм выглядел как продолжатель идей гуманизма. Есть выражение, нередко звучавшее на Западе и практически неизвестное в Латвии, – фасцинация коммунизма. Почему пятеро богатых представителей английского высшего общества бескорыстно стали работать на советскую разведку? Почему все эти ромены ролланы и им подобные, в какой-то мере и Сартр славили СССР? Бернард Шоу посетил Советский Союз, леди Астор, ярый реакционер, отправлялась в СССР, Барбюс написал биографию Сталина. Когда? В то самое время, когда Сталин терзал и убивал миллионы людей. Однако даже заклятые враги вынуждены были признать, что у коммунизма есть и привлекательная сторона.

И третье: полная неизвестность, что на самом деле происходит в Советском Союзе. В 1930-е годы Советская Россия представлялась идеалом равноправия. Кто был в Политбюро? Сталин и Орджоникидзе – грузины, Микоян – армянин, Каганович – еврей, Эйхе, Рудзутак, Межлаукс, три члена Политбюро – латыши, несколько украинцев, поляков. Были и русские: Молотов, Куйбышев. Тогдашняя политика Сталина состояла и в том, чтобы комбинировать, соединять во власти русских с представителями малых народов. Сталин умел великолепно маскироваться. Приглашая в Москву Бернарда Шоу, Ромена Роллана, Стефана Цвейга и других мировых знаменитостей, он умел развернуть перед ними прямо-таки волшебные картины. Ну да, говорили знаменитые гости, есть там, конечно, определенные недостатки, но все же…

Вопрос: почему резко возросли левые настроения среди евреев, особенно малоимущих? Возьмем меня. Родителей нет, капитала нет. Поступить в высшую школу – нет денег. И никаких шансов тоже. Но молодым нужна надежда! В 1905 году и латыши чувствовали себя так же, как евреи. Но когда нация приходит к власти, перед молодыми открывается масса возможностей, отпадают тысячи проблем, неизбежных, если нация не у власти. У меня же в то время было ощущение, что впереди никаких возможностей. Прибавьте к этому набиравший силу бытовой и интеллектуальный антисемитизм.

Все это, вместе взятое, и создавало и питало левый настрой. Надо вспомнить, что Европа была не слишком гостеприимна по отношению к эмигрантам из России. Очень многие из них не имели ни собственности, ни практической специальности, позволяющей заработать на жизнь. Не было «кормящей» профессии и у моего брата Григория, хотя он был очень образован, учился в Париже, Неаполе, и в свое время не закончил учение только из-за отсутствия средств. Он трудился на литературной стезе. Кроме русского он хорошо владел немецким, итальянским, французским, английским языками, но все это не пользовалось спросом. В Латвии Улманиса в таких познаниях не было нужды.

У нас с Григорием завязалась необычайно интенсивная интеллектуальная дружба. Мы вместе читали книги, обсуждали прочитанное и массу других вещей, все, кроме наших личных дел. Хотя я был намного младше, я приобрел в его глазах авторитет как неоспоримый знаток истории, и в наших спорах он иной раз даже уступал мне.

У брата, как литератора, сложился чрезвычайно интересный круг коллег, приятелей и знакомых, можно сказать – почти свой кружок. Еще когда родители были живы, к нам приходила Аустра Озолиня-Краузе, удивительная, выдающаяся женщина, заглядывал поэт Павилс Вилипс, Григорий в доме Краузе познакомился с Александром Чаком, однажды поэт появился и у нас в доме. С моей мамой он говорил по-русски, притом на очень хорошем, сочном языке. Он признался, что одно время даже думал стать русским поэтом. Все они, все, кто появлялся в доме, жили в пространстве двух, а то и трех культур. Сведущие люди выступали у нас с сообщениями на различные темы. Однажды некий почтенных лет господин рассказывал собравшимся о транспортных путях в средние века, во времена Ганзы. Я был среди слушателей и выступил с критикой, поскольку о средневековье знал достаточно много, читал не только романы, но и работы серьезных историков. Тогда мне предложили выбрать тему для следующего доклада. Я приготовил его, зачитал, и слушатели сказали, что это «чрезвычайно интересно». Мне тогда было тринадцать или четырнадцать лет, брату – вдвое больше, и с этим своим сообщением я вдруг был принят на уровне этой компании.

Лето мы проводили в Булдури, там на месяц можно было дешево снять комнаты. Вечерами у нас опять же собирались люди – приходили запросто и засиживались до пяти, до шести утра, обсуждая разные острые, животрепещущие, щекотливые, хитроумные вопросы. Язепс Эйдус, в будущем физик и химик, выпускник Лондонского университета, представитель обширного клана Эйдусов, был также фантастический знаток истории. Однажды вечером, около восьми, мы с ним начали турнир и закончили только утром.

И позднее, уже в раннее советское время, если из Москвы приезжал интересный человек, брат старался и меня пригласить на встречу, собиравшую обычно большую аудиторию – русских, латышей, евреев.