XXI-я пластинка

Макс оживился. Ведь в доме оставалось полным-полно предметов старины, куда лучше сохранившихся и куда более изысканных, чем этот полуразбитый граммофон. Учитывая, что один только он мог окупить почти четверть ремонта, можно было надеяться, что поездка в Россию окажется не только интересным развлечением, но и выгодным предприятием.

– Неплохо! Знаете, у меня ещё много всего старинного: мебель, фарфор – в основном всё целое. Я хочу попросить вас взглянуть на это. Всё сюда везти никак не выйдет.

– Ни в коем случае! Не надо сюда больше ничего везти! Я взгляну, конечно. Договор экспертной оценки заключать будем?

– Если положено, то давайте… я, в принципе, и так вам верю.

– Для аукциона нужно будет заключение. Письменное. Без договора я вам не смогу его выдать. Так что я вам сейчас напишу, в какой кабинет и какие бумаги нужно представить. В следующий раз, когда придете за граммофоном, зайдете и туда.

– И когда же я вновь увижу вас? – к Максу возвращалось его умение общаться.

– В смысле? – Алиса почувствовала, как на её щеки пытается выползти легкий румянец, но немыслимым усилием воли сдержала его. – А, вы про граммофон. Давайте так… сегодня у нас какое? Пятое? У меня есть срочные дела в Париже на пару, может, тройку недель. Давайте двадцать шестого числа созвонимся. Думаю, результат уже будет.

– Телефончик ваш можно? – обрадовался Макс: экспертша зацепила его, и он не хотел упускать ни единого повода.

– Вы мне оставьте свой, я позвоню, когда у меня будут результаты.

Макс угрюмо протянул свою визитку. Алиса отдала листок с памяткой о документах, нужных для договора.

– А когда можете посмотреть на остальные вещи? – Макс хотел найти ещё какой-нибудь важный предлог для общения, причём, как можно более скорого.

– Договор заключим и посмотрю. Вы не переживайте.

– Что ж, до свидания! До договора! – произнес Макс и, широко улыбаясь, зашагал к двери.

– До свидания, до свидания! – На прощание Алиса тоже попыталась улыбнуться, однако вышло у неё это не особенно хорошо.

Макс захлопнул дверь и бодро пошёл по коридору. Чем дальше звучали его шаги, тем хуже себя чувствовала Алиса.

«Девять лет я работаю искусствоведом… шесть – экспертом. Я Алиса Филина… Это мое Имя и моя репутация! – Алиса уронила лицо в ладони. – Девять лет я боролась с ложью, с подделками, с фальшивыми ценниками – мне платили за правду! Я на этом сделала свое имя. Ну почему нельзя хотя бы один раз… разочек, маленький разочек сказать чуть-чуть неправду? Нельзя так! Нет! Я сама превратилась в то, с чем боролась. Надо было сказать парню всё, как есть. Но он бы наверняка убежал с этим граммофоном. Потом уговорю его. Скажу, что исследования показали. Признаюсь… хотя я и сама до конца не уверена. Починить бы его… А вдруг когда признаюсь, он его заберет… нет! Не отдам! Дело уже сделано, надо идти дальше. Ал иска, ну-ка возьми себя в руки! Ты служишь искусству! Отдала б граммофон – он уплыл бы в руки бестолкового коллекционера! Хорошо, что вообще не выбросили! А мне его не хватало. У нас в России – это мой единственный шанс. Стать не просто экспертом. Не детективом в мире искусства, а первооткрывателем! Не критиковать и разоблачать, а представить неразоблачимое!!! Да!»

С этими мыслями она схватила сотовый и вышла в коридор, громко подавляя каблуками всякое сопротивление паркета. Попадись ей сейчас монгольское иго – она и его бы втоптала в этот паркет, неудержимая в своей решительности. В коридоре она дошла до самого конца, где было окно, выходящее во двор-колодец. У окна набрала номер, а когда там сняли трубку, сказала только:

– Иван Михайлович, вы не представляете, что я нашла!..

Глава V

«То ли в прошлом его лик, а то ли в будущем…»

(А. Розенбаум, 1987 г.)

Но и этих немногих слов Ивану Михайловичу хватило, чтобы всё понять. Он давно уже работал с Алисой, и знал её не первый год и как эксперта, и как человека:

– Вези, чего ещё скажешь тут, – ответил он и прилежно надавил указательным пальцем на красненькую трубочку своего мобильного, как это делает большинство пожилых людей. Затем снял очки и аккуратно убрал в кожаный чехол. Положив телефон и очки на тумбочку, Иван Михайлович вышел на крыльцо, где лежала мохнатая черномордая дворняга. Завидев хозяина, она вскочила и начала радостно вытанцовывать вокруг его ног. Во дворе под навесом стоял, покрытый сбоку дождевыми каплями, оранжевый «четыреста двенадцатый» «Москвич». Тропинка до калитки совсем размокла, и старик взялся укладывать дощатый тротуар до крыльца с мыслями о том, что Алисе не пристало ходить по деревенской грязи.