Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

На фоне других европейских держав Российскую империю выделяло пограничное положение между Западом и Востоком; сложная составная структура, включавшая и западные, и вос­точные элементы; и культура саморефлексии, позволявшая творчески соединять ориентализм с оксидентализмом и други­ми течениями. Этот исторический феномен сложно помыслить как воплощение платоновских идей Запада и Востока. Плато­новские сущности неуклюжи и трудны в обращении. Гораздо удобнее представлять себе Восток и Запад как гераклитовские стихии, которые могут свободно смешиваться, пусть и не в любых сочетаниях. Стихии Запада и Востока иногда нуждались друг в друге, подобно огню и воздуху; иногда вытесняли друг друга, как огонь и вода; а чаще всего сосуществовали в сложных, многослойных смесях, складках и карманах, как вода и земля.

Двигаясь по следам Сайда, я собираюсь показать, как его ге­рои, английские авторы, строили свои российские фантазии так, чтобы их рассказ был одновременно ориенталистским и «нетрадиционным», отличаясь от того, что Сайд считал норма­тивным западным письмом о «традиционном Востоке». Я обра­щусь к Дефо, Киплингу и Бальфуру; далее последует отдельная глава, посвященная Конраду. Я не утверждаю, что подобное чтение приложимо ко всем или хотя бы к большинству героев «Ориентализма». Однако нет сомнения в том, что эти четыре автора важны и для Сайда, и для его читателей. В заключитель­ной части данной главы я обращусь к одному из источников пренебрежения Сайда в отношении России, которая выпала из аналитической схемы ориентализма.

Соболя Робинзона

Некоторые принципиальные положения Сайда вдохновле­ны «Робинзоном Крузо». Перечитывая это новаторское описа­ние того, что происходит с человеком Запада на земле Восто­ка, Сайд особенно интересовался отношением Робинзона к деньгам, путешествиям и одиночеству Но, подобно многим читателям Дефо, Сайд читал или помнил только первый том его трилогии и игнорировал второй — «Дальнейшие приклю­чения Робинзона Крузо» (1719). Эти новые приключения заве­ли Робинзона гораздо дальше всем известного острова. Проде­лав тысячи миль почти исключительно по суше, Робинзон посетил Мадагаскар, Китай, Тартарию и Сибирь и вернулся в Англию через Архангельск. Новый географический опыт силь­но отличался от полученного на необитаемом острове, а соци­альные приключения были совсем не те, что с Пятницей. В Ев­разии он имел дело с ушлыми местными торговцами, вступил в конфликт с командой собственного корабля, потерял Пятни­цу, уничтожил туземную деревню, основал новую колонию, потерпел неудачу как колониальный администратор и нако­нец, достигнув России, нашел нового друга и разбогател. Пере­секая Сибирь с юга на запад, Робинзон испытывал одновремен­но облегчение и разочарование.

Я думал было, что, приближаясь к Европе, мы будем про­езжать через более культурные и гуще населенные облас­ти, но ошибся. Нам предстояло еще проехать через Тунгус­скую область... населенную такими же язычниками и варварами; правда, завоеванные московитами, они не так опасны, как племена, которые мы миновали [что же каса­ется грубости нравов и идолопоклонства, вряд ли на зем­ле есть народ, который их в этом превосходит]⁶ (Дефо 1997:499).

С учетом предыдущих приключений рассказчика это силь­ное заявление. Ужасные тунгусы особенно поразили Робинзо­на своей меховой одеждой: «Одеждой тунгусам служат звери­ные шкуры, и ими же они покрывают свои юрты» (Дефо 1997: 449). Как мы вскоре увидим, деловое чутье не подвело Робин­зона; с его же представлениями о географии дело было слож­нее. Озабоченный поиском природной границы между Евро­пой и Азией, как и многие путешественники того времени (Вульф 2003), Робинзон вначале сообщил, что она проходит по Енисею, но несколько страниц спустя перенес ее далеко к за­паду, на Каму. В Сибири Робинзон также занимался сравнитель­ными исследованиями.

...Мы чувствовали себя очень обязанными московскому царю, построившему везде, где только было возможно, города и селения и поставившему гарнизоны — вроде сол- дат-стационеров, которых римляне поселяли на окраинах империи [как я читал, и в Британии]. Впрочем, проходя через эти города и селения, мы убедились, что только эти гарнизоны и начальники их были русские, а остальное население — язычники, приносившие жертву идолам... Из всех виденных мною дикарей и язычников эти наиболее заслуживали названия варваров, с тем только исключени­ем, что они не ели человеческого мяса, как дикари в Аме­рике (Дефо 1997:446).