Читаем You are not alone, brother (СИ) полностью

Локи в который раз задается вопросом о том, насколько же надо любить, чтобы проводить столько времени с умирающим. Делать для него все. Исполнять любое желание, а себе отказывать во всем. И на душе становится почему-то тепло, кому-то Локи еще нужен, кто-то любит его. Если бы трикстер мог, он бы сказал это все брату. Сказал бы, как любит его. Но старший не спал больше суток, и если бы трикстер и мог что-то сказать, то не стал бы будить Тора.


В груди будто неподвижный ледяной камень. Царапает острыми краями, давит. Это больно. Дышать получается через раз и каждый вдох – новая боль. Шею будто пережимает невидимый широкий обруч. В глазах пятна, какие-то смутные тени... И этот холод! Он вокруг, внутри. Комната истончается, становится какой-то нематериальной. Медленно покачивается, будто затягивает. Дышать все труднее, виски ломит, а тела будто нет. Страшно...


Мир разваливается. Разлетается на куски в полной тишине. Осколки выбитых окон хлещут по щекам, рассекая кожу – но уже не больно. Он не чувствует.


Если так подумать... он ведь самое натуральное ничтожество. Может... может, ощущение разрушения – просто глюк? Может, все уже в руинах, а это все – фантом? Может и так.


Когда из головы исчезают все мысли – приходит пустота. Страшная черная пустота. Она выпивает душу, иссушает все чувства. Тьма. И свет исчез. Его нет. И не будет больше. И нет выхода. Нет надежды. Нет конца туннеля. А свет, что брезжил, казалось – мираж. Насмешка кукловода. И тишина. Оглушающая пустая тишина. Давит.


Каждый вдох – будто Сизиф катит камень в гору. И хриплый выдох. Вдох... и выдох. Тьма вокруг. Она везде. От нее не убежать! Не скрыться! А увидь он свет - пошел бы он к нему? Смог бы? Смог бы выползти?


Он – как крыса... Даже нет. Нечто мерзкое, чему нет и названия. Кожа стала слишком тонкой - она лопается, капли крови – они текут по рукам. Он чувствует. Чувствует? Да.


И опять. Еще один удар. Акустическая волна. В глаза, в мозг. Выбивает все, что есть. И вот оно! Боль ввинчивается в плоть раскаленным штырем. Это... это как ласковый поцелуй убийцы. Как избавление от безвременья. Ощущение. Пусть это боль - но оно есть! Только не потерять! Не отпустить. Осторожно, будто вскрывая вену, нужно провести черту. Нужно отгородить себя от пустоты. Она тянет... ласково... Зовет во мрак. Мрак не материальный уже. Там, внутри. Но он будет умнее в этот раз. Пусть боль. Это не страшно. Привык.


Или... или это тоже обман? Может, это все морок? Насмешка тьмы? Она смеется в ухо. Тихо... Ласково гладит. От этого все сжимается. Локи уже знает, что сейчас произойдет.


Маг хочет позвать брата, но голос не слушается. Как в дурном кошмарном сне. Трикстер только шевелит губами, пытаясь выдавить из себя хотя бы звук. Из горла вырывается тихий сип, и Локи с ужасом понимает, что задыхается. Нет, пожалуйста! Только не так!


Хоть бы Тор проснулся!


Пытается поднять руку и дотронуться до ладони брата, просто схватиться пальцами, и тогда, он уверен, все будет хорошо.


Рука не двигается, Локи ощущает ее, чувствует, как натерла запястье складка одеяла, но подвинуть не может.


Пожалуйста... просто выдохнуть одно слово.


Трикстер зажмуривает глаза и по слогам пытается выговорить имя.


Но Бог Грома, похоже, что-то чувствует и без слов. Он открывает глаза и внимательно смотрит на брата. Будто и не спал вовсе.


– Локи? – полувопросительно, – ты со мной?


Мага хватает только на едва слышный выдох. Тор чуть приподнимается на локте и прикасается тыльной стороной ладони к щеке брата:


– Ты совсем замерз, – громовержец гладит ледяную кожу пальцами и пододвигает младшего к себе, – почему ты не разбудил меня?


Локи силится усмехнуться. Если бы он мог. Ему остается только благодарить небеса за то, что Тор почувствовал, как нужен.


Теплые руки обнимают его, обволакивают каким-то странным спокойствием. Боль отступает на второй план, и трикстеру кажется, что Тор забирает ее. Может, так оно и есть?



Бог Грома чувствует, как слабо и глухо бьется сердце младшего, как тяжело он дышит. Похоже, маг задыхается. Каждый болезненный вдох брата отдается внутри Тора какой-то тянущей горькой болью. Он прижимает к себе хрупкое холодное тело, пытаясь отдать хотя бы часть своего тепла.


Как же хочется, чтобы Локи сказал хоть что-то. Тогда, может, смерть отступила бы еще ненадолго, подождала. Разрешила ему еще немного побыть с братом.


– Локи, скажи что-нибудь, – шепчет Тор, – не молчи так...


Трикстер слабо шевелится и вдруг тянется к губам старшего, а его рука медленно ползет по бедру Бога Грома, тонкие пальцы гладят кожу, их холод чувствуется даже сквозь ткань одежды.


Громовержец мягко запускает руку в густые волосы Локи на затылке и прикасается к уголку рта мага. Чуть поглаживает языком шершавую потрескавшуюся поверхность и настойчиво проникает внутрь. Проходится по ровной влажной кромке зубов, прикусывает верхнюю губу, чуть посасывает и отпускает. Локи вздрагивает, просяще приоткрывает рот, хрипловато выдыхая.


И Тор обхватив пальцами шею брата, снова целует тонкие губы, резко, почти жестко. А трикстер почти неслышно, с трудом выговаривает:


Перейти на страницу:

Похожие книги

Смерть сердца
Смерть сердца

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

Элизабет Боуэн

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное