You love me anyway (SORORATE) (СИ)

Все те годы, что он был женат, он сотни раз видел своих женщин в обнаженном виде, и это не льстило ему так, как сейчас. Дарби мог наблюдать за Рут часами. В ней было что-то, что заставляло его хотеть ее так, как никогда раньше он не хотел ни одной женщины. А у Рут в свою очередь была возможность быть увиденной с известным лицом, с гангстером и испытать преступный образ жизни, связанный с деньгами и долгими ночами. Но главный парадокс заключался в том, что у Дарби уже не было ни имени, ни статуса, ни денег, только язык, который убалтывал девушек на эти порочные связи, заканчивающиеся естественным разрывом женских шаблонов.

Дарби всё ещё отпыхивался, подмигивая Рут. Приём ставок заканчивался, народ медленно рассасывался. Дарби взглянул на своё отражение в зеркале. Он был рождён в конце восьмидесятых годов прошлого века, не желающий учиться, пропадающий на улицах Лондона, стесняющийся своего происхождения, считающий алкоголь своим единственным пороком. Он любил свою Ису, свою маленькую жену, которая вот уже семь лет была для него не более, чем другом, постепенно помогающим ему погрузиться в старость. После того, как Иса узнала о его сделке, в ходе которой он продал их общую дочь, их отношения закончились.

Через две недели после свадьбы Сары с Лукой Иса от нервов и слез потеряла ребёнка. Не то, чтобы для Дарби этот ребёнок был желанным, скорее он был его спасительным кругом в отношениях с женой. С того времени вся его жизнь разделилась на «до» и «после».

Тяжелая, скрипучая дверь в букмекерскую контору открылась, и в неё вошёл Алфи Соломонс со своими людьми, храня надежду найти здесь Дарби. Тягомотно осмотревшись, он брезгливо сморщился.

— Бл-я-я-я-ть, как же здесь воняет ёбаным итальянским духом, чтоб меня. Это не кошерно.

Алфи сделал шаг в глубь заведения. Он был удивлен, насколько это место было ущербным, и это отразилось на его усталом лице.

— А где все? Главным образом Дарби-таки?

Люди Соломонса стали шнырять по заведению. Тогда Алфи побрел в сторону уборной и, прислушавшись, пихнул дверь ногой, сталкиваясь с Сабини, чьи штаны были спущены и отражали всю его жалкую никчёмность. Он изменял своей жене почти публично, и с каждым годом всё меньше и меньше этого стеснялся.

— Шалом, ага?

Алфи прозаично присвистнул и улыбнулся, представляя собой олицетворение мира.

— Когда я вижу, как на тебя, Дарби, вешается молодая пизда, и как это спокойно принимается современным обществом, я начинаю серьёзно задумываться, не сделал ли я ошибку и не сказал ли самую неебическую глупость в своей жизни твоей, на тот момент, девятнадцатилетней дочери, когда она такая же красивая и голая висла на мне. Нет, серьёзно, это важная тема для размышлений перед сном. Что такого находят в нас юные девочки, чего нет у их ровесников, м? Загадка человечества-таки.

Нахмурившись от собственных слов, ища в них потаенную истину, Алфи услышал тихий голос Рут, когда она попятилась ближе к Дарби, спрашивая, кто этот человек, скрывая им свою наготу.

— А ты, Дарби, закончил тем, с чего начинал, не так ли? Вот они, сладкие превратности судьбы. Иса отказала мне двадцать семь лет назад, выбрав тебя, чтобы в конечном счёте получить всё это? — Алфи презрительно обвел грязную уборную, выпившего, обросшего щетиной Дарби и повисшую на нём девушку из самых неблагополучных слоев общества.

Сабини принял правду, подтягивая штаны, наспех заправляя рубашку.

— Ты поздновато делать ставки? Иначе, что привело такую важную персону в это скромное место? Несостоятельность без моей Сары?

Алфи мог слышать нервозность в голосе своего бывшего друга и партнёра, не сбывшегося тестя, и знал, что его присутствие заставило Дарби поволноваться.

— Твоей она была до того дня, пока сидела в твоих яйцах. Всё остальное время ей занимались Иса и моя покойная матушка, пока ты маялся чем-то аналогичным в сортирах паршивых пабов. — мрачно заметил Алфи, — Я всё ещё помню, как держал её, задыхающуюся над плошкой с горячей водой, пока у неё был сильный приступ коклюша, а она звала тебя. Я это к чему, спустя столько лет… Где, блять, был ты в ту ночь, м? — Алфи протёр свои сухие руки, почесывая их, сдерживая желание щёлкнуть Дарби в эту же секунду, но внутренний голос сказал ему, что ещё не время.

— Я этого не помню. Разве она болела коклюшем? — отмахнулся Дарби.

— Да, — кивнул Алфи, как само собой разумеющиеся, следя за каждым движением Сабини, пока тот поправлял пояс брюк, выказывая тем самым полное пренебрежение к персоне Альфреда.

— Не бросайся на меня, как сраный бульдог, за то, что в сердце Сары не живёт любовь к твоей еврейской роже. Зачем ты здесь?

Алфи запустил руки в карманы.

— Я передал Саре близнецов. Они провели у меня очередные выходные. Не то, чтобы тебя это реально колыхало-таки.

Дарби торопливо покивал. — Да, я знаю, что эти паршивцы проводят у тебя выходные. Теперь всю неделю будет видно, что они провели время с отцом по их жутким манерам и небывалой дерзости. Они настоящие засранцы, истинные Соломонсы, маленькие евреи вдоль, поперёк и насквозь.