You raped my heart (СИ)

Пальцы касаются очередной деревянной поверхности, выкрашенной в темно-серый цвет. Эта деталь забавляет Кристину. Все же иногда лидеры фракции так носятся с придуманными и увековеченными на бумаге правилами, что это даже доходит до абсурда. Ну вот какая разница будет ли дверь в Отречении черной или темно-серой? Бред. Кристина толкает пресловутую дверь сильнее и оказывается в долгожданной уборной. Ей необходимо освежить свою кожу и привести в порядок макияж, что несомненно поплыл.

Девушка подходит к стройному ряду раковин, отливающих белизной в свете электрической лампы, мигающей куцо, так, что света не хватает на все помещение, и углы остаются поглощенными тьмой. Смуглые пальцы откручивают кран, и из него тут же начинает бежать вода. Она касается кожи девушки, и та поспешно одергивает руку. Холодная. Даже ледяная. Брр. Но делать нечего. Кристина склоняется над раковиной и плещет воду себе на лицо и шею, стараясь не смазать косметику.

Праздник пышет весельем и радостью. Эта атмосфера торжества, единства, чего-то важного, серьезного, значимого целиком и полностью поглотила Кристину. Она помнит, как утром лихорадочно вертелась перед зеркалом, подгоняя платье, стараясь сделать так, чтобы ткань с поясницы не сползала ниже положенного и не открывала крестец, а то там и до ягодиц недалеко. Как ни странно, помогла ей Трис, уже одетая в черное короткое платье. Извечная классика пришлась к лицу подруге. Высоченный конский хвост, яркая помада на губах, темный макияж, струящаяся по телу материя и тонкие шпильки.

— Вау! Трис, ты ли это? — И смешок в голосе столь ощутимый.

— Молчи, а, — и подруга ловкими пальцами продевает булавку в ткань платья Кристины, чуть надавливает и острие касается кожи.

— Ай!

— Прости, — так поспешно, что брюнетка понимает — Трис это специально, чтобы Кристина поменьше ерничала. Зато платье теперь сидит идеально.

Они видели парней. В смокингах, с галстуками-бабочками на шее и в начищенных туфлях. Это было очень непривычно. Лишь выглядывающие из-под одежды татуировки да мелькающий пирсинг на лицах говорили о том, что эти ребята принадлежат фракции Бесстрашие. А так все чинно, цивильно, правильно. Чуть не до одури. Но Кристина заразилась этой атмосферой, поэтому кружила по комнате как ненормальная, взмахивая своими длинными юбками, а потом встала на каблуки, в мгновение ока прибавив добрых десять сантиметров роста.

Дорога до Отречения, неузнаваемая Центральная площадь. Трис качала головой и давалась диву. Несмотря на то, что подруга далеко не первый раз присутствует на этом празднике, видеть свой извечно серый дом таким, было действительно странно. Отречение консервативно, скупо на яркие цвета и брызжущие эмоции. Но один день в году все переворачивалось с ног на голову. Трис даже прошептала на ухо Кристине, что в детстве считала, что все это сон — настолько маленькому ребенку не верилось в происходящее, в пестрые краски и такую цветную жизнь. А потом Трис похитил Четыре. Улыбнулся Кристине, затянутый в черную ткань пиджака и с галстуком под самым горлом. Когда они ушли, Кристина поймала себя на том, что смотрит этой парочке вслед, открыв рот.

Потому что они были идеальны.

Да, вот так. Такое громкое и помпезное слово. Идеальны. Совершенны. Красивы. Такие правильные, подходящие друг другу. То, как он обнимал ее, то, как она прижималась к нему. Оба в черном. Стильные тени на этом празднике жизни. В тот момент солнечное платье показалось Кристине неуместным, и она нервозно сжала пальцами ткань. Завидовала ли она? Если только по-доброму. Совсем чуть-чуть. По-черному она не могла. Это ведь Трис. И подруга заслуживает счастья.

А потом Кристина увидела мать и сестру. И все иные мысли покинули ее голову. Мигом испарились, вытесненные настоящей радостью, бьющейся тугим комком эмоций в груди, распирающей девушку изнутри. Она практически подбежала к ним, стискивая в объятиях младшую сестру и высокую сухопарую женщину — мать Кристины. Отец ошивался вокруг столов. Кристине пришлось отклониться назад, чтобы увидеть его широкоплечую фигуру и помахать рукой в знак приветствия. Ответом ей была теплая улыбка. Она любила свою семью. Искренне, по-настоящему, открыто и честно.

— Ты такая красивая, — и какой-то детский восторг в голосе. Ее сестренка все еще не выросла, пусть и младше Кристины не на много.

— Да, ты прекрасна, — вторит мать, и девушка смущенно улыбается, и на ее щеках образуются очаровательные ямочки.