You raped my heart (СИ)

Эрик в костюме чувствует себя по-дурацки, некомфортно, неуютно и неудобно. Он не надевает галстук. Ворот белой рубашки небрежно расстегнут и из-под него выглядывают татуировки. Пиджак легко ложится на широкий разворот плеч. Брюки с идеальными стрелками. Эрик хочет снова надеть кожу. Чтобы не было этой помпезности и лизоблюдства. А ведь именно этим занимаются на празднике Пяти Фракций.

Этот день — единственный день в году, когда отливающийся сталью на солнце поезд останавливается и терпеливо ждет, пока в него все сядут, чтобы отвести Бесстрашных во фракцию Отречение. Эрик слушает стук колес и нервно дергает пуговицы рубашки. Лучше бы он остался в Яме. Но мужчина, как один из лидеров фракции, обязан там присутствовать. Словно не хватило бы одного Макса. Это же глупо. Присутствие на этом бедламе — пустая формальность. Не более.

Отречение встречает гостей из других фракций яркими красками и шумным говором. На Центральной площади установлены мощные динамики, большая сцена, ряды столов с едой, заготовленное конфетти. Мужчина обводит взглядом пестрые наряды присутствующих. Не Чикаго, а какой-то зоопарк, ей-богу. Он сплевывает на землю и идет к столам. Необходимо выпить. И желательно что-то покрепче шампанского.

— Эрик. — Тори останавливает его за руку.

— Детка, я тебе не кавалер. Это формальность.

Женщина едва сдвигает брови, протягивает руку, касается пальцами оставшегося от выдранного серебряного кольца шрама над веком правого глаза своего спутника, вздыхает, чуть прикусывает нижнюю губу.

— Я просто хотела сказать, чтобы ты отсидел хотя бы половину праздника. Макс будет недоволен, если ты уйдешь практически сразу.

Эрик смотрит на нее. Уважить Макса. Хорошо. Он может бесцельно поплевать в небо часа три, а потом смотаться отсюда к чертям. Мужчина уже представляет, как сдернет пиджак, рубашку и брюки, влезет в знакомую кожанку и джинсы, заведет своего железного коня и поедет кататься. Есть одна прелесть в празднике Пяти Фракции — практически все население собирается на Центральной площади Отречения. Кроме афракционеров, разумеется. Им потом перепадают остатки еды с этого пиршества. Так вот, улицы Бесстрашия в это время совершенно пусты. И можно разогнаться до скорости далеко за сотню километров в час. Нестись по петляющим дорогам, впитывать запах свободы и орать во все горло.

Эрик блаженно прикрывает глаза, целиком отдаваясь этой картине. Но на грешную землю его возвращает настойчивый женский голос.

— Да, Тори. Хорошо.

Она кивает и уходит. Умная баба. Ничего не скажешь. Соображает, что ее компания ему не нужна, что он хочет тупо отсидеть всю эту невообразимую хрень и свалить как можно скорее.

Мужчина наливает себе виски и пьет. Жидкость обжигает гортань, растекается внутри отравляющим теплом. Эрик садится на стул и широко расставляет ноги, вертя в руках стакан. Людей становится все больше. Они стекаются к сцене, откуда Маркус Итон начнет произносить свою заученную и хорошо отрепетированную речь. Лицемеры.

«Внимание! Внимание! Просим вас послушать лидера Отречения, нашей правящей фракции, Маркуса Итона».

Началось. Так думает Эрик и откидывается на спинку стула, блаженно закрывая глаза. Маркус несет формальный, сухой, канцелярский бред о фракциях, что-то там лопочет о единстве и взаимовыгоде. Эрик не слушает. Он пьет глоток за глотком. Вот раздается взрыв аплодисментов. С официальной частью покончено. Из динамиков доносится громкая и ритмичная музыка. Люди начинают оживляться, кружиться на месте, громко разговаривать, смеяться. Эрик же считает стаканы. Все же жаль, что Тори ушла. Он бы мог прямо сейчас затащить ее в одно из соседних зданий и как следует отодрать. Алкоголь пробудил в нем похоть. Твою же мать.

Мужчина поднимает рассеянный взгляд на беснующуюся толпу и тут замечает ее.

Эрик резко выпрямляется, старается сфокусировать свой взгляд на знакомом развороте плеч и тонких руках.

Кристина стоит рядом с матерью. Скорее всего, это именно она. Мать и дочь похожи. Эрик нервно сглатывает. Кристина красивая. Слишком красивая. У нее смуглая кожа, и платье открывает всю ее спину. Эрик видит движения ее лопаток, когда девушка жестикулирует. Волосы собраны в замысловатую прическу и полностью открывают шею. Пара прядей выбиваются, обрамляют ее лицо, что придает Кристине лишь очарования, даже шарма. Взгляд Эрика скользит ниже. Платье длинное. Ткань солнечно-желтая, медовой патокой скользит по телу девчонки. Поясница открыта больше, чем нужно. И мужчина видит татуировку — расправивший крылья орел. Кристина смеется, говорит что-то матери, а Эрик не может оторвать от нее глаз.