You raped my heart (СИ)

Она открывает рот несмело, говорит тихо, ерзает на простынях, трет бедра друг о друга и чувствует, как меж ними что-то перекатывается. Кристина хмыкает себе под нос и вдруг понимает — остатки засохшей спермы. Значит, не все стерла с кожи. А ведь так старалась. Девушка мнется: сунуть руку себе меж ног при Эрике и выскрести остатки его семени она не может. Он точно поймет ее не так, как следует. Поэтому она подтягивает ноги к груди и чуть поворачивает голову, ожидая ответа на свой вопрос.

— Смотря, о чем, — наконец, отзывается мужчина.

Идет на контакт. Для него это странно. Вообще странно сидеть рядом с ним обнаженной и говорить спокойно, как это делают люди. Без ядреных эмоций в голосе, без привычной ненависти. Эрик ведь не такой. У Эрика все по грани и на излом. Ему нужно гипертрофировать, ему необходимо разрушать. Видеть его спокойным, даже умиротворенным — диковинное зрелище.

— О Фрэнке, — говорит Кристина, и он косит на нее глаза. Резко так, отрывисто.

— О Фрэнке?

— Да.

Он ведь хочет, да? Хочет, чтобы она спрашивала, чтобы интересовалась, чтобы топталась своими ногами по его паскудным воспоминаниям. Иначе зачем все было это показывать? Делать ее сопричастной к преступлению многолетней давности? Зачем? Кристина уверена, что у нее есть полное право спрашивать все, что она считает нужным. Но она нервничает. Облизывает губы, тянется рукой к простыне и кутается в нее, незаметным, легким жестом убирая остатки мужской спермы со своих бедер. В физиологии так много не самых приятных нюансов. Сейчас она это понимает. И все эти восторженные дурочки из фракции кажутся Кристине глупышками. Секс — это вот это. Это кровь, это сперма между твоих ног, это пот и слюна на коже, это боль, это тянущее чувство внизу живота, саднящее и неприятное. И нет никаких дурацких лепестков роз, свечей и шелка под спиной. Есть еще слезы, стоны, сбитое дыхание и простые, незамысловатые движения, от которых гнется тело. Кристина смотрит на ладонь левой руки. Все еще потряхивает. Сжимает ее в кулак. Успокоится, пройдет. Она никогда не мечтала о сказке. Это попросту глупо. Но реальность — она какая-то странная. Слишком простая и обыденная, но вместе с тем ошеломляющая. Кристина вдруг вспоминает о том, что они не предохранялись. Да так и застывает.

— Эрик, — она так и не дожидается ответа на свой вопрос о Фрэнке, этого простого разрешения, но сейчас ее волнует иное, — я ведь могу забеременеть? — интересно, почему у предложения из ее рта вопросительная, а не утвердительная форма?

Мужчина вдруг хрипло смеется. Такой незнакомый, чужой звук оглашает помещение. Эрик так не смеется. Слишком просто и беспечно, слишком легко, почти по-молодецки. А ведь, в сущности, ему мало лет. За всей этой суровостью и жестокостью, за кровью и болью, за ядреным свистом в словах она и забыла, что мужчина старше ее не на много лет. Это просто вылетело из головы с легким хлопком. Потому что Эрик всегда был где-то там, за чертой. Холодный, опасный, жестокий, слишком беспринципный и любящий насилие — этот человек не вязался с юностью и молодостью. Кристине вдруг становится интересно, сколько же ему в действительности лет. Но спросить она боится. А Эрик все смеется. У него вздрагивает грудь и чуть изгибается массивная шея, когда он запрокидывает голову на подушку, вены проступают под кожей. Дутые, литые.

— Если ты женщина, — хриплым от смеха голосом отвечает он, — то да, ты можешь забеременеть. — И смотрит на нее странными, почти лукавыми глазами. Эрик так не смотрит.

Кристина сидит и чувствует себя полной дурой. Конечно, она понимает, что может забеременеть. И почему он смеется? Почему ему смешно? Почему, черт возьми?! Девушка сжимает губы в одну линию, вперивает свой недовольный, горящий эмоциями взгляд в мужчину и вдруг с очередным удивлением осознает, что Эрик полностью расслаблен. Здесь, с ней, в этой комнате, где все еще стоит запах сигаретного дыма и запах секса, где они отрезаны от всего мира и совершенно не знают, что там. Ночь, наверное. Он ведь вечером к ней обычно приходит, всегда лишь вечером. Мужчина похож на чеширского кота, наглого, вальяжного и самодовольного. Кристине почему-то хочется его ударить. Не ради боли. Чтобы просто сбить спесь.

— Расслабься, — кидает ей Эрик.

Девушка лишь хмурит брови.

— Ты не забеременеешь.

— Что?

Кристина вытягивает рот в форме буквы «О», сидит и смотрит на мужчину, на этого странного, едва знакомого ей человека. Она не понимает его и не уверена, что хочет понимать. Это как-то слишком. Все слишком.

— Я добавлял тебе в еду одну из сывороток Эрудиции. Ей все женщины во фракции пользуются, если не хотят разжиться большим животом.