Кристина впитывает информацию как губка. Сама не знает, зачем. Ей просто надо. Знать об этом человеке, как можно больше. Она переворачивается на бок, подкладывает ладони под голову и смотрит на Эрика. Их отношения пришли к чему-то странному, чему невозможно дать определения, обозвать хоть как-то. Тогда ведь все станет проще. Только найдешь ориентиры в мире и все. Координаты установлены, можно дальше жить. Но с Эриком так не бывает. И Кристина почти смиряется.
— Ты ненавидишь его?
Мужчина молчит, жмет плечами, а потом все-таки говорит:
— Наверное.
— А ее? Ее ты тоже ненавидишь? — спрашивает Кристина. — И женщин ненавидишь? — она вдруг наседает с каким-то остервенением, с непривычной злобой, резко полоснувшей ее изнутри.
Эрик не понимает. Окружающие не виноваты в его скотской жизни, в том, что он был ненужным ребенком, в том, что его воспитывал патологический безумец. Внутри Кристины что-то шевелится. Это можно было бы назвать яростью, но чувство саднит. Больше похоже на боль. Мужчина садится резко, а она сверлит его спину взглядом.
— Хватит. Довольно.
Этот голос. Холодный, стальной, отдающий металлом. Он принадлежит Эрику, который убивает, Эрику, чьи руки по локоть в крови. Этот голос Кристина слишком хорошо знает. И она замолкает, напуганная собственной смелостью и реакцией мужчины, который, в сущности, остается хищником. Не стоит забывать о том, кто он такой. Уже не важно, что и кто сделал его таким, он просто такой. И рядом с ним никогда не будет покойно. Он жалит, уродует и калечит. А она почему-то забыла об этом. Может, все дело было в том смехе, что все еще отдается легким, далеким гулом в ее ушах. Этот смех слишком не вяжется со всем тем, что она знает об Эрике, что знала всегда, что узнала сейчас.
— Ты отпустишь меня домой? — она размыкает губы, когда он встает с постели и подбирает с пола джинсы. Пряжка мягко звякает в полумраке комнаты.
Кристина очень хочет домой. Дома проще. Дома нет Эрика и этого зудящего чувства во всем теле, что он вызывает, нет этих эмоций и порывов, желаний касаться этого человека, целовать его. Кристина ведь теперь знает, что его руки умеют ласкать. Несколько грубо, беспардонно, даже эгоистично, но ласкать. Она знает, что губы у него жесткие и даже острые, но от них ее не держат ноги, а голову туманит и пьянит. Она всего лишь ненормальная девочка, которая, кажется, совершила самую большую ошибку всей своей жизни. А дома есть Юрай и его тепло, есть Трис и ее улыбка, и столько знакомых лиц. А не эти стены без окон и Эрик, Эрик, Эрик.
— Нет.
Мужчина ставит жирную точку в разговоре, оправляя кожанку. Собачка подпрыгивает в полумраке. Кристина смотрит, как за ним закрывается дверь, моргает, часто-часто, облизывает свои сухие губы и вспоминает о жажде. Она сползает с кровати и на мягких, едва гнущихся ногах идет в ванную комнату. Кран в душевой кабинке она откручивает долго, становится под струи, задирает голову, раскрывает рот и позволяет теплой воде забивать ее глотку. Тело у нее слабое, мышцы отзываются странной болью, и сводит низ живота, такое глухое, пустое чувство в самом нутре. Кристина знает, почему. Потому что она впервые в жизни занималась сексом с мужчиной. Эдвард в ее мире не считается. А сегодня все было так, как должно быть. И осознание накрывает оглушающей волной кристальной ясности. Эрик взял свое. И что теперь будет?
Кристина спит весь следующий день, уставшая и утомленная непривычным занятием в постели и тихими разговорами после. У Эрика же работа. Он щурится солнцу и прячет глаза за темными очками. С утра чуть ли не засыпает на совещании у Джанин Мэттьюс, совершенно не понимая, зачем Макс его сюда потащил. Сука Эрудитов рассуждает о Дивергентах, показывает большую мультимедийную карту, говорит о районах, в которых необходимо сегодня побывать. Эрик вращается в кресле, как часто делает в этом огромном зале для собраний, запрокидывает голову на спинку и прикрывает глаза. О да, мать вашу, он хочет спать, потому что не спал всю ночь. Из-за этой девки. Воздух сквозь сцепленные зубы и вынужденно открытые глаза после толчка Макса в бок. Эрик лишь бросает на него недобрые взгляды, но мужчина в ответ кивает на Мэттьюс. Да слушает, слушает он эту бабу. Закрыла бы рот скорее, да хоть можно будет пойти и проветриться, шваль всякую пострелять.