You raped my heart (СИ)

И это маленькое слово, сказанное спокойным, несколько недоуменным тоном, срывает башню. Эрику застилает глаза кровавая пелена. Та самая, которая покрывала ему зрачок, когда он избивал Эдварда за проявленное насилие над Кристиной, та самая, которая врезалась в радужку его глаз, когда он пытал Уилла после попытки того убить Кристину. И вот опять. Все сводится к ней. К этой девочке. Мертвой и холодной, словно камень.

— Помнишь подругу своей сестры? — Калеб дергается, пытается выдернуть свою руку из стального захвата чужих пальцев, но те стискивают предплечье юноши лишь сильнее. До синяков. — Помнишь, как ее звали?

— Ты о Кристине? — Приор непонимающе моргает, и на его лице читается такое откровенное желание уйти отсюда как можно скорее.

— Да, я о Кристине, — скалится Эрик на манер дикого, неприрученного зверя, обнажает свои белые зубы. И в этой улыбке Калебу видится собственный страх. — И она мертва по твоей вине.

Первый удар приходится на лицо. Калеб Приор ничего не может понять, когда тяжелый, жесткий кулак смещает его нос в сторону, заставляет голову запрокинуться. Он запинается пяткой о собственную ногу, и лопатками бьется о холодный камень безмолвной стены. Пытается открыть рот, что-то сказать, но Эрик вновь бьет его по лицу. Перед глазами Калеба пляшут цветные пятна, яркие всполохи искр. Все его высокое и худое тело едет вниз. Он хватается руками за лицо, ощущая, как хрустят зубы на языке, как всю ротовую полость окрашивает в красный цвет. У жидкости соленый вкус. Следующий удар Эрика приходится прямо в живот, еще один по ребрам, и следующий, и еще один. Пока мужчина не слышит хруст, который его удовлетворяет. Он бьет ногами по лицу и животу Калеба. Смачно, до хлюпанья и цветастых гематом. Бьет и бьет, не в силах остановиться, пока скулящие звуки человека на полу не затихают. У Эрика вздымается и опадает грудь, сердце ходит ходуном, бьется со страшной, нечеловеческой силой. Носок черного ботинка окровавлен, весь испачкан в бордовой жиже. Такой привычный цвет, знакомые пятна. Эрик заносит ногу для очередного удара. Он будет бить и бить, пока злость не уляжется, даже если мальчишка превратиться в кровавую кашку из костей и мяса. Черные, темные эмоции патокой скользят внутри. Такие привычные, такие родные, такие знакомые. Убить, уничтожить. Просто мальчишка. Просто пара неосторожных слов. Где-то в сознании мелькает мысль, что он не хотел убить, лишь донести. Гаденыш.

— Эрик, хватит! — кто-то хватает его за руки, пытается оттащить от нешевелящегося юноши. — Эрик, довольно! — ор в самое ухо. — Ты его убьешь! —, а мужчина вырывается. Добить. Изничтожить. Раздавить. Мразь такую. Гниду. — Эрик, хватит!

Чужой кулак целует его небритую щеку. Мужчина делает несколько шагов назад, стараясь сохранить равновесие, трясет головой и поднимает глаза. У Макса сбилась куртка и футболка, он тяжело дышит и смотрит на Эрика дикими глазами. И тогда мужчина поворачивает голову. Мальчишка на каменном полу не шевелится. Макс смотрит на него с ужасом, садится на корточки рядом с Калебом Приором и проверяет его пульс. Эрик с каким-то безразличием наблюдает, как все лицо юноши наливается одной, ярко-лиловой гематомой.

— Он едва дышит, — шипит Макс. — Ты с ума сошел?! — ну вот, снова. Праведный Макс приходит в нужный момент. Умный, справедливый, хороший Макс, который на самом деле ничуть не лучше Эрика. Ну только людей до смерти не забивает. Почти. — Ты его изувечил!

— И что, блять, дальше?! — Эрик орет, Эрик себя не контролирует. Слишком взмыленный и вздыбленный, словно загнанная скаковая лошадь.

— Эрик, — человек, всю жизнь бывший ему наставником, смотрит на своего подопечного, которого он еще помнит маленьким мальчиком, и такая тревога в его глазах. Макс слишком хорошо знает Эрика. Даже чересчур. — Что случилось? Говори.

— Да пошел ты в пизду, — ярится Эрик, бросая те слова, которые никогда и подумать не мог сказать Максу. — Понял? Вали туда со своими гребаными вопросами, со своей хуевой заботой. Ты лучше скажи мне, на кой-черт тебе вся эта война и этот разрушенный город? Баба знает о том, что ты ею просто пользуешься? Ее руками строишь свой хренов мир? А? — Макс молчит. Эрик никогда в своей жизни не был так зол, так лют, никогда не произносил подобных слов. — Вы все такие ублюдки. Прямо как я. — Эрик хохочет. — Только знаешь, в чем прикол? Я — еще не самая большая скотина. И по идее, это должно пиздец как льстить. Но мне вот как-то похуй.

— Эрик…

— Не будет твоего мира, Макс. Ни твоего, ни Мэттьюс. Не будет. Запомни это.

— Эрик!