Все же есть проблемы намного важнее и глобальнее, чем рассуждения над чем-то или неожиданная утренняя тоска по Рихарду. Я снова и снова прокручивал у себя в голове имена и лица всех своих друзей и знакомых, которые могли нас видеть и знать о том, что между нами происходит, но в голову мне не приходило ничего разумного. Шнайдер? Ерунда. Если бы он хотел подшутить надо мной, то, скорее всего, придумал бы способ оригинальнее подкидывания какой-то жалкой бумажки мне в школьную сумку. Рихард? Ему меньше всех надо, чтобы я ходил, хмурился и параноил по этому поводу. Я даже боялся идти в школу на следующий день, и когда поднимался на нужный этаж, то заглядывал в глаза практически каждому знакомому человеку, чтобы удостовериться, что они смотрят на меня адекватно и я для них все еще человек с «нормальной» сексуальной ориентацией. Когда я на следующий день бежал к кабинету, где у Тилля должен был быть урок, чтобы поговорить с ним о записке и спросить его мнение, то столкнулся с ним же уже в коридоре и он с гордым видом заявил мне, что их работы проверили и у него высший балл. Теперь настроение просто наебнулось о мою самоуверенность и, попытавшись встать, все равно было задавлено гордостью Тилля.
— Наши работы еще не проверили, — уныло протянул я, уже прекрасно понимая, что облажался по полной программе, потому что высшего балла у меня точно не будет из-за того, что я сдал практически пустой лист и там были задания, которые буквально вогнали меня в ступор на работе.
— Я, кстати, придумал, что ты сделаешь, когда получишь свою работу с соответствующей оценкой, — он ехидно улыбнулся и полностью обернулся ко мне, перестав облокачиваться на стену. Тилль смотрел на меня сверху вниз, как-то странно и злорадно ухмыляясь, пока я, все еще не проснувшись и до конца не осознавая, на что я подписался, молился всем существующим богам о том, чтобы он просто попросил меня встать на стол в столовой во время большой перемены и прокукарекать, но, зная его безудержную фантазию, я понимал, что Тилль не упустит такой возможности распорядиться ею так, как он пожелает.
— Покрасишь волосы. Скажем, в розовый, — наконец сказал он, внимательно следя за моей реакцией и наслаждаясь видом моих округлившихся от шока глаз.
— Жопу себе в розовый покрась, что ты несешь? — раздраженно шикнул я в ответ на предложение своего друга.
— Ну ладно, в любой, какой тебе нравится, — он махнул рукой куда-то в сторону.
— Мне мой нравится, — с грустью в голосе произнес я и тупо уставился в пол, стараясь не представлять в своем сознании себя с розовыми волосами, потому что я заведомо знал, что это выглядело бы ужасно.
Может, это Тилль подбросил мне записку? Скорее всего, он просто разозлился из-за того, что я вчера сказал про их класс. Разве можно обижаться на правду? Хотя нет… У него корявый почерк, а тот, которым были аккуратно выведены несколько слов на листке, был каким-то уж слишком аккуратным и, вероятнее всего, вообще женским. Чертов детектив, ну почему я не могу жить спокойно? Да еще и Рихарда отправили на очередную олимпиаду, поэтому мне было даже не с кем поделиться своими опасениями и предположениями по поводу того, кто же мог кинуть мне эту записку в сумку, или же пожаловаться на то, что я проиграл спор. Что же, я умею достойно проигрывать, и если он думает, что я не исполню его просьбу и не сделаю того, что он сказал, позволив впоследствии назвать себя трусом или слабаком, то он ошибается. В конце концов, какая разница? Нужно внести хоть какое-то разнообразие в мою серую, скучную и ничем не примечательную жизнь.
Именно с такими мыслями я сидел на последнем уроке, геометрии, и старательно делал вид, что действительно что-то решаю в тетради, сверяясь с записями на доске, но девушка, сидящая рядом, все никак не давала мне этого сделать. Рита сегодня проявляла ко мне особое внимание, и я был невероятно благодарен богу справедливости за то, что одного человека сегодня нет в школе, потому что ему не нужно было видеть этого. Она провела со мной вместе практически весь день, подсев ко мне абсолютно на всех уроках и рассказывая мне о последних новостях на переменах. Я же чувствовал к ней лишь жалость и даже какое-то отвращение после всего, что между нами произошло. Но здесь было что-то еще… Такое поганое и неприятное. Ах да, чертовы угрызения совести по поводу того, что я использовал ее, а я ведь действительно сделал это. Я воспользовался ее чувствами в своих целях, я обманул ее, да и себя тоже. На душе было это мерзкое ощущение, и терзало ее еще сильнее, когда девушка лучезарно улыбалась мне или брала мою руку в свою. Нет, я просто должен положить этому конец в ближайшее время. Но, несмотря на все «непонятки» с Ритой, мне все равно было спокойно находиться в школе хотя бы потому, что я уже долгое время не видел Томаса, который знал подозрительно много о наших отношениях.