Мартин молчал, уставившись на свои руки, лежащие на коленях, а я просто обдумывал то, что сказал. Какая ложь, ведь он значит для меня все. А ему на меня наплевать. Какая ирония, мать твою. Я обернулся, глядя на Мартина: он со страхом и нерешимостью смотрел на меня, часто моргая, а я не нашел решения лучше, чем наклониться к нему и повторить наш поцелуй снова, только в более уединенной атмосфере. Господи, как неправильно, как глупо и по-детски. Я был зол, я был обижен и не знал, что мне делать с нами, поэтому, когда руки Мартина касались моей груди, я представлял, что это не он, но даже это у меня получалось плохо, потому что Рихарда мне не заменит никто. Казалось бы, простые прикосновения и касания, ну разве могут они чем-то отличаться друг от друга? Теперь-то я понял, что да. Целуя другого человека, я чувствовал себя предателем, изменщиком, который не заслуживает прощения и понимания. Руки Мартина робко и неловко сжимали мои плечи, я чувствовал, как учащается его сердцебиение и прекрасно представлял себя на его месте, потому что именно такие чувства у меня вызывал Рихард, когда обнимал меня. Но я ощущал себя как никогда холодным и невозмутимым, потому что прикосновения этого человека ничего не значили меня, в то время как Мартин вспыхнул как спичка на открытом пламени. Несмотря на всю его неловкость и неопытность, спустя несколько мгновений он мягко толкнул меня назад, и в следующей момент мы уже лежали на кровати Шнайдера и целовались, забывая о том, что в соседней комнате вечеринка в самом разгаре.
— Я, я не могу… — тихо прошептал он, отрываясь от меня. — Не могу.
— Я, если честно, тоже, — ответил я, пытаясь отдышаться, и приподнялся, чтобы вернуть свое тело в сидячее положение.
— Мне надо идти… я пойду, — пробормотал он, вскакивая с кровати и держась за голову. — Извини.
Не успел я ничего сказать, как парень спешно покинул комнату, прикрывая дверь. Блять, вот и отдохнешь теперь после таких признаний. Ни минуты покоя. Я глубоко вздохнул и откинулся на подушки, уставившись в потолок. Значит, я не ошибся. Все-таки жизнь меня ничему не учит: я снова сделал то же самое, да еще и дал ему надежду на то, что у нас что-то может быть. С другой стороны, теперь я еще больше уверен в том, о чем раньше мог строить лишь догадки: мне не нравятся другие парни, мне нравится Рихард. Так я и пролежал на кровати, размышляя о том, что мне делать дальше и делать ли вообще, когда человек, о котором я думал, незаметно зашел в комнату.
— Привет, — тихий шепот заставил меня вздрогнуть и чуть наклонить голову, чтобы получше разглядеть его обладателя. — Как дела?
— Отлично, но… — начал я, но так и не смог договорить начатую мною фразу из-за того, что Рихард нагло перебил меня.
— Мартин настроение поднял? — неожиданно спросил он, как-то нервно улыбаясь. Не нужно быть знатоком, чтобы понять, что Рихард немного перебрал с алкоголем.
— Что? — я просто опешил от его слов, протирая глаза и ерзая на кровати, стараясь скрыть волнение.
— Что слышал, — бросил он, практически перебивая меня. — Понравилось с ним?
— Ты пьяный в жопу, — как можно спокойнее констатировал я, в то время как Рихард, закрыв дверь, теперь подступал все ближе, и в итоге опустился на кровать рядом со мной. — Неужели сам не понимаешь, какой бред несешь?
— Нравятся маленькие глупые девственники вроде него, да? — продолжил он все тем же издевательским тоном, наклоняясь все ближе ко мне. — А как ты его обнимал… Он весь задрожал, боже ты мой.
— Рихард, это не смешно, — серьезно ответил я на его неприятный мне тон. — Будешь смеяться над человеческими чувствами?
— Это ты меня не смеши, — выплюнул он и, наклонившись прямо к моему уху, прошептал: — Да на хуй твои чувства.
Спешно встав с кровати, он направился к выходу, и, схватившись за дверной косяк, снова посмотрел на меня, словно желая что-то сказать, но в итоге просто покинул комнату, громко хлопнув дверью. Меня одолевали противоречивые чувства, смесь из которых просто накрывала меня с головой. Я по-прежнему не понимал его: сначала он пытается наладить отношения, а затем даже эту маленькую, крохотную надежду уничтожает своей ненавистью. Я тоже чувствовал ее, но не к Рихарду, а к самому себе: за то, что наступаю на те же грабли, за то, что не могу разобраться с этим дерьмом, за то, что я его люблю.