Отдельного внимания заслужил регулярный, строгий взгляд на экран рабочего blackberry. Холмс старший всегда говорил медленно, не упуская возможности забрызгать слушателя ядом.
И я до сих пор не могу понять, почему Джеймс назвал его Снеговиком, он же натуральная рептилия.
В тот день, чиновник говорил более резко, вернее подбирал слова не столь деликатно. Покрасневшие белки глаз выдавали усталость, а монотонно крутящийся зонт в руке передавал нервозность хозяина аксессуара.
Майкрофт Холмс испытывал волнение, но не подавал вида. В этом прослеживалась родственная связь с Шерлоком. Тем же вечером, я пришла к выводу, что должна что-то предпринять. Но на ум приходили абсолютно нелепые идеи, среди которых одна выделялась особенно ярко.
Я не сводила глаз с телефона, точно зная, что мистер британское правительство не подсунул в него жучок. Парадокс ситуации заключался в том, что спасти моего дедуктивного принца могло только чудовище. У меня еще тогда возникли предположения, что Мориарти воспользуется своим преимуществом и поставит мне невыполнимое условие, но я отважилась пойти на это.
Мои дрожавшие пальцы очень медленно печатали сообщение, словно окунались в густую, вязкую жижу чего-то мерзкого.
«Мне нужна консультация, Джеймс.»— отправила специально с другой сим-карты.
Стандартное предложение, не требовавшее приветствия, но сразу подразумевавшее возможность переговоров.
Я с замиранием сердца ждала ответа, и он пришел через пару минут.
«Пути назад нет…» — подумала я в тот момент, роняя горькие слезы.
Вот и сейчас, спустя пять дней, после той роковой ночи, я продолжаю бродить ночами по дому. От теплого молока в желудке развивается непонятная тяжесть, а сердце стучит вместе с уходящими секундами. Уже какую ночь подряд, я поднимаюсь наверх по лестнице и тихо открываю дверь знакомой комнаты. Меня манит ее пыль и запах, жуткий смайлик на стене с дырками от пуль, а еще помятая охотничья шляпа.
Шерлок терпеть ее не мог, но по непонятной прихоти иногда вел с ней беседы, описывая тщетность и жалкое существование несчастного атрибута одежды.
Если раньше, я пыталась вобрать все это в себя, мягко прикасалась к его вещам, в том числе к синему домашнему халату, то сейчас, меня обжигает собственное осуждение.
Я желаю провести по спинке кресла пальцами, но замираю в сантиметре от обивки. Словно грязная грешница, пришедшая в святыню.
Мне нельзя ни к чему здесь прикасаться, нельзя отравлять выдохами воздух, нельзя вспоминать и думать о нем. Это не похоже на стандартное чувство вины. Глубокое экспрессивное и добровольное подавление.
Я спрячу глубоко внутри себя все воспоминания о детективе, как самые светлые, наполненные искренностью и волнительными переживаниями. Буду держать это в тайне, в виде воображаемого, потаенного мира, где еще есть надежда и знакомая мне дедукция.
Мне одновременно страшно и нетерпеливо от ожидания нашей встречи. Догадается детектив сразу или Джеймс все ему открыто расскажет, ради извращенной потехи? Я не хочу об этом думать, но не могу перебороть себя.
— Вряд ли.— говорю в пустоту, наблюдая за убегающими дорожками света на потолке.
***
Шерлока привезли в Лондон ночью, сразу в отделение интенсивной терапии больницы Святого Варфоломея. Майкрофту пришлось перекрыть пару городских улиц, чтобы машина скорой помощи могла скорее доставить пациента к врачам. Я не знала точно об этом, просто предположила, учитывая звонок Молли и торопливое возвращение Джона на Бейкер-Стрит.
Все держится в строжайшей секретности и только мы, самые близкие для Холмсов люди, послушно ожидаем в коридоре больницы. Врачам запрещено освещать диагноз пациента, но состояние детектива, за шесть дней наблюдения, стабилизировалось.
«Что же с ним случилось?»— я сижу на скамье и слушаю музыку в наушниках, совсем не замечая приближения угрозы в лице доктора Ватсона.
Он резко дергает за правый шнур наушника, чем сильно нервирует меня, заставив вздрогнуть от неожиданности.
— Ты знала? —этот вопрос был ожидаем.
— Что именно? — не хочу мучить свой мозг анализом, поэтому задаю встречный вопрос для конкретики.
— Шерлок. Он жив и сейчас в реанимации! — Ватсон сжимает руки в кулаки, его уши краснеют, а взгляд наполняется иглами подозрений.
— Джон, прошу тебя…— тетя Марта подходит к нему и проводит худой ладонью по плечу. — Главное, что он жив.— ее глаза наполняются слезами, а белый носовой платок уже давно промок.
— Мориарти. — голос Джона понизился, словно эту фамилию было запрещено произносить. — Он тоже остался жив? Это ведь он сотворил с ним такое?
Его вопросы все больше пугают меня и тетю, но своевременное появление британского правительства помогает сгладить напряженную ситуацию.
— Мориарти мертв и уже никогда не побеспокоит вас. — уверенно заявляет чиновник, стукнув острым носиком зонта по гладкой плитке пола больницы.— Часы ожидания здесь бесполезны, но я могу сказать, что завтра Шерлока переводят в обычную, отдельную палату. .
— Как он? — резко спрашиваю, сквозь огромный ком в горле.