Ыых покидает пещеру

На какую-то сотую долю секунды его охватил страх при мысли, что это тот самый грот, где была захоронена жертва снежного барса. Но он вспомнил, что там у вхо- да был камень, а здесь его не видно, и успокоился.

Галка расчистила ру- ками несколько квадратных сантиметров на тропе и, снова вооружившись острым камешком, нацарапала:

«Крикни Кшуа».

— Не понимаю, — развел руками Вовка.

«Он, наверное, спит», — написала девочка, стерев предыщущий текст.

Кто? — спросил Тутарев.

«Кшуа».

— Это человек? Или медведь? — снова спросил Вовка.

«Дурачина! — вдруг вырвалось у Сверчковой, к ее собственному изумлению. Но Вовка удивился еще больше и даже не обратил внимания на явное оскорбление.

В это время из отверстия скалы высунулось какое-то нелепое существо. Вовка попятился, хватаясь руками за острые выступы гранита. Это было нечто, смахивавшее на голову неандертальца, только вместо глаз и носа виднелось странное сочетание пятен, а там, где должны были быть волосы, уши, щеки, свисали обрывки толстых листьев.

— Проснулся! — облегченно вздохнула Галка. — Значит, теперь ему уже лучше.

— К- к… кто э… э…? - пролепетал Тутарев. — Да я же тебе говорила! Кшуа.

— Какой Кшуа?

— Которого убил медведь. Твой, пещерный. Вовка с недоверием взглянул на высунувшееся из отверстия существо и вздрогнул.

— Как же так? — тихо проговорил мальчик- Его убили, а он живой? Воскрес, что ли?

— Я ему помогла, — скороговоркой ответила Сверчкова. — Но это длинная история. Пока подсади меня.

Ему надо сделать перевязку и дать поесть.

Вовка нагнулся. Девочка проворно влезла ему на спину, а затем встала на плечи. Кшуа подал ей мохнатую руку, и она очутилась в гроте.

Через несколько минут Вовка тоже находился в пещере. Он озирался, стараясь привыкнуть к мраку. Галка взяла у Тутарева сверток с мясом и протянула Кшуа. Тот в мгновение ока расправился чавкая с пищей и закусил мясо теми самыми листьями, в которые оно было завернуто.

И только после этого Галка начала свой рассказ, во время которого Кшуа не отрывал от девочки взора, если только органом зрения действительно служили ему бесформенные пятна, отнюдь не украшавшие это жалкое подобие человеческого лица.

— Ты п-понимаешь, — начала, слегка заикаясь, девочка, — мне показалось, что на тебя напал самый н-настоящий мамонт! Я хлестнула его по морде и… бросилась в кусты.

— Ну что. ты болтаешь, — пожал плечами Вовка. — Какой мамонт в горах? Опять ты за свое.

— Так это мне только показалось…

— Ну, ладно. Что потом?

— Через пять минут вернулась…

— Что? — скривил губы Вовка. — Ты вернулась через пять минут?

— Конечно! Как только пришла в себя, так и вернулась.

— Хорошо, — махнул рукой мальчик, — ты вернулась обратно через пять минут на следующий день. Дальше!

— Ты думаешь, это остроумно? — с обидой в голосе заметила Галка.

— Ой, ну рассказывай быстрее! — вскричал Вовка.

— Ладно. В общем, смотрю — никого нет, а на земле кровь.

— Обожди, — перебил Вовка. — Я же кричал, звал тебя, где ты была?

— Рядом.

— А почему не откликнулась?

— Язык… э-э-э… забуксовал.

— Так надо было идти на голос.

— Боялась.

— Кого, меня?

— Мамонта.

Вовка не выдержал и сплюнул, нервно теребя вихры непослушных волос, то и дело падавшие на лоб.

— Продолжай. Значит, никого не увидела.

— Конечно, никого.

— А Укушуа? То есть, Кукушуа? — Вовка кивнул на неандертальца.

— Не Укушуа, а Кшуа…

— Кшуа, Кшуа! — радостно повторил дикарь. — Аль Кшуа ай, Кшуа ии. Зуу хриа, Аль!

— Ты что-нибудь поняла?

— Он говорит, что я спасла его от смерти.

— Но ведь он действительно был убит! Ты знаешь, как его хватанул лапой этот зверюга!

— Я тоже думала, что умер. Потом гляжу… шевелится. В общем, еле-еле перевязала его этими листьями, принесла в пригоршнях воды (там недалеко родничок оказался), и он уснул. А когда проснулся, я ему говорю: дескать, пошли на стоянку. Не захотел.

— Почему?

_ Он долго мне объяснял. Еле разобралась.

— Ну?

— Видишь ли, он боится, что его убьют.

_ За что? Ведь Кшуа оказался самым храбрым из всех.

— В том-то и дело. Все разбежались, а он бросился на чудовище.

— Так за это они пятки ему должны целовать!

— Нет. Понимаешь ли, Кшуа проявил в данном случае неуместную храбрость. Раз Вожак струсил, обязан был струсить и рядовой дикарь. А то получается, что он лучше Вожака. Понимаешь?

— Ничего не понимаю.

— Недаром из троек не вылезал. Долблю, долблю — а у тебя никаких сдвигов. Ну, слушай. Кшуа подорвал своей излишней смелостью авторитет Ыыха. Ясно? И за это Ыых возненавидел Кшуа и хочет его убить. Ясно?

— Но ведь это нелепо! — поразился Вовка.

— Конечно, нелепо. Но мы не позволим. Долой зависть!

— Долой!

— Обожди-ка, — сказала Сверчкова, к чему-то прислушиваясь.

Глава двадцать седьмая, начинающаяся с размышлении о цене времени и кончающаяся описанием переполоха

Кто-то из знаменитых мыслителей изрек: «Время летит незаметно».

И действительно, в очень многих случаях время летит так незаметно, что некоторые люди, даже будучи неверующими, хватаются за поседевшую голову и в ужасе восклицают: