Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Організм, — каже, — доки живий, доти намагається відновлювати свої функції. Допоможіть йому зменшенням їжі. Вам не потрібна тут сила, щоб орати або молотити. Тож зменшіть об’єм і їжте тільки легкопотравне. Коли ви заливатимете в шлунок соляну кислоту, це звільнятиме організм від намагання виробити свій сік, і він не виконуватиме ці функції зовсім. Ви знаєте, що підвищена кислотність шлункового соку веде до виразки, а понижена — до раку. Відсутність соку ніби загальмовує шлунок, соляна кислота в ньому прискорює виникнення раку. Оці люди, що тут лежать з раком шлунка, вони всі пили соляну кислоту.

— А ви зовсім її не пили?

— Пив. Проте зовсім рідко. І не перед їжею, а в час.

— У вас немає раку?

— Немає.

— А чого ж ви збираєтеся помирати?

— Я уже старий. У війну був поранений у живіт. Мене врятував добрий хірург, але нормальне травлення не повернулося і це мене мучить. Та перервемо цю тему. Вона тут ще надокучить вам. Ходімо пройдемося.

— Ходімте. Познайомите мене з географією лікарні.

Ми вийшли з барака і попрямували головною дорогою, обабіч якої то там, то сям розкидані різні лікарняні корпуси. Раптом із-за паркану: “Левку, почекай!”

Ми з Вербенком зупинилися, до нас прямував Павло Струс.

— Бачу, — каже Вербенко, — що ви зустріли свого друга. Добре. Я повернусь у корпус. Ми з вами ще матимемо час походити й побалакати.

Він попрощався зі Струсом і пішов геть.

— Павле, що це за корпус, з якого ти вийшов?

— Туберкульозний. Ти маєш туберкульоз?

— Мав. Вилікував. Тепер приїхав на перевірку.

— Це ж страшна хвороба, як ти її нажив?

— О, Левку, це ціла історія.

— Хочу почути її.

— Маєш час слухати?

— Маю.

— То ж слухай: Пригадуєш, як ми з тобою познайомилися у Харкові на Холодній горі? Які ми були життєрадісні і як сміливо дивилися вперед? Приїхали у Сосновку. Час від часу зустрічалися. Потім наші зустрічі якось самі по собі припинилися. Оглядаючись назад, я бачу, що припинилися вони більше з-за мене поволі гасло бажання з тобою зустрічатися.

— Чому? Поясни. Адже я завжди до тебе ставився з симпатією.

— Знаєш, після того, як я перезнайомився з багатьма людьми і вже втягнувся в постійну працю, ця Сосновка нагадувала мені то один, то другий концтабір з першого ув’язнення. І мені все частіше почало здаватися, що десь на небі велика сатанинська сила запрограмувала поступову перемогу комуністичної системи. Вона несправедлива й брутальна, але, напевно, так треба вищим силам, щоб вона опанувала весь світ. Потім, коли проіснує на цілій земній кулі якийсь час, вона впаде, але на цьому періоді історії ні моя боротьба, ні опір цілої зони, ні опір цілої України неспроможні зупинити її просування на все нові й нові країни. І що я можу зробити? Чекати, доки московський комунізм загарбає весь світ, покаже свою людожерську суть, викличе проти себе обурення сотень народів і вони розірвуть московські кайдани? О, це однаково, коли б я збирався бути на Землі не 70, а 500 років!

То ж невже уся наша боротьба — марнота, яка спроможна рух Московщини до світового панування загальмувати не більше, ніж спроможна муха загальмувати ходу коня? Якщо так, то навіщо ж мої страждання? Навіщо я виховував своїх струсенят у любові до України та готовності боротися й життя покласти за національну волю? Навіщо казав дружині: терпи, кохана! Наші муки й поневіряння потрібні Україні. Без них Україна не вийде з московського полону. І готуй з дітей, коли я за ґратами, свідомих спадкоємців мого життєвого шляху. І будь горда з того, що ми є продовжувачі боротьби за славу Володимирового тризуба.

Боже мій, наші батьки створили цю національно-визвольну ідеологію — красиву легенду, казку! Бо якщо вищі небесні сили воліють руками москалів поширити комуністичну систему в усьому світі, тоді ні наш Декалог, ні Шевченко, Франко, ні все те, що наповнює українську душу великим змістом, що спонукає Україну називати найдорожчим у світі словом “ненька” і повторювати його з найбільшою ніжністю й надією — усе це мана! Витвори гарячих та, на жаль, дитячих сердець дітей нещасної України.

Я не бачив у житті добра. Ріс у бідній селянській хаті. Батько й мати своєю пекельною працею трохи були розжилися, та прийшов 1939 рік. Почалися репресії. Комуністи принесли класову боротьбу. Сказали, що вони за бідних і винищать усіх багатих. Батьки хотіли стати заможними, а тут виявилося, що це підстава для виселення до Сибіру. Життя не зупинилося. Почалася боротьба. Боротьба за виживання. Ні доброї тобі їжі, ні одягу та взуття, ні впевнености у завтрашньому дні, ні жодного душевного спокою. Гріла душу велика ідея української національної свободи. Все життя вона гріла: і коли був підлітком, і коли юнаком, і коли став дорослим і потрапив до концтабору, і коли вийшов з концтабору і вдруге потрапив чекістам у руки. І ось тут у Сосновці глянув на себе у дзеркало і заспівав:


Поволі в неволі сивіє мій волосІ скиби зорали чоло…


Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное