Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Після звільнення 14 червня 1965 року він повернувся в рідне село Барахти Київської области. Незабаром поїхав до Москви, розпитав у знайомих про місце американського посольства та порядок охорони його совітською міліцією. Зумів непомітно шмигнути на подвір’я, а коли підходив до дверей будинку, міліціонер, як йому здалося, побачив його.

У посольстві розмовляв з ним якийсь відповідальний секретар. Литвин попросив чистого паперу, записав “Звернення” і хотів передати цьому секретареві. Секретар відмовився взяти текст, але погодився уважно вислухати. Литвин переказав слово в слово текст “Звернення”. Секретар уважно слухав і, як Литвинові здалося, “непомітно” записав усі його слова на диктофон. Литвин вийшов з посольства і пішов вулицею. Ішов не озираючись, все чекав, що хтось дожене, покладе ззаду руку на плече і скаже: “Стій!” Але рука не з’являлася. Ішов нормальною ходою, хоча хотілося бігти стрімголов уперед. Автобусом, доїхав до залізничного вокзалу, купив квитка на київський поїзд, сів у вагон, поїзд зрушив з місця, а залізної руки з командою “Стій!” все не було. Доїхав додому. Чекісти не викликали. І тільки коли заарештували вдруге і проводили слідство, то один раз спитали, чого він заходив до американського посольства. Він їм щось збрехав і більше до цього питання не поверталися.

Після звільнення питав своїх знайомих, чи не чув, бува, хто з них через радіо “Свобода” “Звернення українських політв’язнів до Стецька”. Ніхто не чув.

— А, може, ти, Левку, — питає мене, — щось чув про нього?

— Не чув. Та й не дивно, бо звільнився, а отже, і почав слухати “Свободу” аж через 12 років після створення “Звернення” і твого звільнення.

— Цікаво, невже його ніхто з українських націоналістів і московських дисидентів так і не чув?

— Ймовірно, що його й не передавали.

— Невже в американському посольстві зі мною розмовляв совітський шпигун?

— Цілком можливо.

— Вельми жаль, бо я заніс “Звернення” в посольство якраз після вбивства Василя Симоненка, невдовзі перед масовими арештами української інтелігенції 1965 року. У проміжку між цими українськими подіями “Звернення” політв’язнів було б дуже доречним.

— Мабуть, доведеться віднести цю нашу акцію до числа невдалих. А це ж була перша велика справді політична акція!

— Що вдієш, майже вся моя поезія і всі оповідання згинули. Повезло з найслабшим доробком — російськомовною частиною “Трагічної галереї”.

— Шкода.

— Нічого, я буду тут писати.

— Звідси майже неможливо передавати на волю.

— Однаково писатиму.

— У чекістське агентурне переведення.

— Хай і туди.

— Вони тепер більше нищать, ніж підшивають до справи. Хочуть, щоб після смерти від нас не лишилося й сліду.

— Сволота! — розлютився Литвин.

— Не лайтеся! — обізвався конвой. — Досить говорити.

Ми замовкли. І кожен поринув у спогади однієї й тієї ж спільної акції. Вона була перша. Серйозна. І, здається, невдала.

За порятунок євреїв — концтабір

Це поліцай розповідав мені в сьомій зоні 1963 чи 1964 року. Я саме повернувся з вечері, взяв у тумбочці 400-грамову алюмінієву кварту, пішов до бачка з окропом, набрав води, приніс, поставив на тумбочку, дістав з тумбочки скляну баночку з карамеллю, взяв штук п’ять-шість цукерок, кинув у кварту і почав колотити їх ложкою. Поступово вони розтанули, і окріп перетворився у солодкуватий напій. Дістав з тумбочки окраєць чорного хліба, аби доповнити вечерю.

Підходить поліцай Максим Правденко.

— Смачного вам, шановний добродію! — привітався й сів поруч на ліжко.

— Дякую! Ви вже закріпили вечерю?

— Закріпив. А тепер хотів би розповісти вам свою справу й спитати поради, чи не варто було б написати скаргу.

— Скаргу? З поліцаїв майже ніхто не пише скарг, а ви думаєте писати. Цікаво. Ну, розповідайте. Послухаю, потім порадимось.

— Я був заступником начальника районної поліції Дніпропетровської области. Взимку 1942 року німці наказали всім жидам з’явитися до школи, що поруч з районною поліцією. Жиди виявилися дивовижно слухняні і всі прийшли до школи. Вона була триповерхова. Їх розмістили по класах і поставили знизу варту з одного німця і двох поліцаїв в одній зміні. Вони переночували у школі і наступного дня мені і ще двом поліцаям наказали вивести їх за місто на річку. Взяти сокири й ломи, прорубати широку смугу поперек річки, німці їх розстріляють, а ми маємо зіпхнути їх у воду під лід. В останню хвилину, — продовжував поліцай Максим Правденко, — коли колона вже покинула школу і пішла містом, двох німців, що мали постріляти жидів, відкликали і наказали йому з двома поліцаями самим розправитися з жидами. Вручили одному поліцаю цинковий ящик з автоматними патронами, а штук десять сокир і ломів всунули в руки жидам і наказали йти за місто на річку. Жидів було разом з дітьми і жінками 1200 чоловік.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное