Z – значит Захария

Собрать печку оказалось тяжелее, чем я думала: винты не хотели лезть в дырки, я сначала поставила колосниковую решетку задом наперед, так что пришлось снимать и переставлять ее. В итоге потратила на сборку всю вторую половину дня, то и дело бегая в комнату мистера Лумиса (каждый раз долго отмывая руки).

Когда крем остыл, попробовала покормить его с ложечки, по глоточку за раз. Он и теперь не проснулся, даже глаз не открывал. Но все же ел, проглатывая каждую ложку с усилием. Видимо, глотание – это безусловный рефлекс, не требующий сознания, и меня это очень радует. И все равно на первый раз я дала ему всего две унции, хотела убедиться, что он сможет их переварить.

Печка закончена. Нужно только два отрезка трубы и колено, которые я возьму в магазине мистера Кляйна, чтобы подсоединить ее к кухонному камину. Потом начищу ее. Она черная с никелированной отделкой – будет смотреться красиво. Я ужасно горда своей печкой и собой; словно подарок на Рождество получила.

Четырнадцать

15 июня

Прошла неделя, едва ли не лучшая из недель.

Сегодня мой день рождения. Мне шестнадцать, и на ужин мы ели жареную курицу и торт, приготовленные в моей новой печке. Не скажу, что это мой первый торт; я делала их и раньше, но всегда под присмотром мамы. Так что это первый торт, испеченный самостоятельно, и первый в этой духовке, и получился он отлично. Я намазала его белым кремом, и это тоже было чудесно.

Мы праздновали не только мой день рождения, но и чудесное выздоровление мистера Лумиса, хотя он еще не полностью восстановил силы. Он пока не может ходить, ноги слабы и не держат. Как я и предполагала, они не получали достаточно крови. Думаю, в конце концов они выправятся, но дело идет медленно.

В общем, у нас был праздничный ужин на раскладном карточном столике, который я поставила у его кровати и накрыла белой льняной скатертью. Я выставила «хороший фарфор» и даже начистила столовое серебро; не забыв сегодня и про свечи (правда, не для торта – таких в магазине не нашлось).

Лучше всего было то, что мистер Лумис проспал все приготовления и проснулся в самый подходящий момент. Стол был накрыт, пламя свечей блестело на серебре. Он открыл глаза, закрыл и снова открыл.

– Просто чудо! – воскликнул он.

В каком-то смысле так и было, если подумать, что еще неделю назад он умирал и я почти потеряла надежду. Но думаю, он говорил о столе.

Выздоровление мистера Лумиса началось уже в тот день, когда я стала кормить его, хотя тогда я еще не была уверена в этом. На следующий день моя уверенность окрепла: к вечеру он, наконец, проснулся. Я только вошла в комнату, как больной открыл глаза – наверное, услышал мои шаги, и сфокусировался – было ясно, что он видит меня. К моему изумлению, он заговорил, еле слышно, и первым, что он сказал, было:

– Ты играла на пианино.

Мне хотелось обнять его, но я просто села на стул рядом с кроватью.

– Да. Я не знала, слышите ли вы меня.

– Я слышал. Потом она угасла…

Его глаза закрылись, и он, не закончив, снова уснул.

Вроде не много, но это казалось значительным достижением: он снова видел, снова говорил! Я дала ему поспать полчаса, потом взяла суп и села кормить его, как тогда кремом. Он тотчас же проснулся. Поначалу он больше ничего не говорил, только глотал суп ложку за ложкой, я бы даже сказала, с жадностью, ему явно нравилось. Я принесла целую тарелку, и он все съел. Потом заговорил:

– Я был… далеко. – Голос стал немного крепче. – Слышал, как ты играешь… еле-еле. Пытался слушать… – Он сбил дыхание и замолчал. – Музыка угасла… но я старался, и она вернулась…

Я сказала:

– Вы слишком слабы, чтобы говорить. Не надо. Но я рада, что вы слышали.

Бедный мистер Лумис. Думаю, он пытался сказать, что моя игра помогла ему. Мне стало интересно: слышал ли он чтение?

Слышал. На следующий день он казался вдвое сильнее. Температура упала до 101[15], и мне даже не пришлось протирать его спиртом. Он мог немного шевелиться, хотя и не мог сам есть. И уже дольше держал глаза открытыми, оглядывая комнату. Когда он снова заговорил, то был уже не таким рассеянным и не задыхался, но по-прежнему вспоминал болезнь, как и в первый день.

– Мне казалось, что я был далеко от… от всего. Где-то в очень холодном месте. Словно уплывал отсюда, было трудно дышать. Но я слышал, как ты читала, и, пока слушал тебя, переставал уплывать. Так же было и с музыкой.

– Вам сейчас намного лучше.

– Я знаю. Уже не так знобит.

Я продолжала кормить его кремом и супом, почти каждые два часа, и, казалось, он делается голоднее раз от разу. Аппетит у него в самом деле так улучшился, что на третий день я стала давать ему твердую пищу. Он наверстывал упущенное за все те дни, когда ничего не ел. Думаю, он потерял фунтов пятнадцать или даже больше.

На четвертый день – новое достижение. Я вошла с обедом, готовая кормить его, как раньше, но он лежал на боку, приподнявшись на локте, и я заметила, что цвет его лица стал гораздо лучше. Он сказал:

– Если ты поможешь мне приподняться, думаю, я смогу сам.

– Что сможете?

– Есть.

Я заколебалась, но он настаивал:

– Дай хотя бы попробую.